Сумеречный дозор

Я молча положил записку на стол. Сумеречный образ завис в воздухе — круглая чаша компаса, лениво крутящаяся стрелка.

Налив себе чая., я сделал глоток. Чай был вкусным. От души заварен, как и положено для «высокоблагородия».

— В поезде, паршивец… — вздохнул Эдгар. — Господа, я не скрываю от вас альтернативы. Либо мы берем преступника, либо поезд будет уничтожен. Вместе со всеми пассажирами.

— Каким образом? — деловито спросил Костя.

— Есть варианты. Взрыв газопровода рядом с составом, случайный пуск боевой ракеты с истребителя… в крайнем случае — ракета будет с ядерной боеголовкой.

— Эдгар! — мне очень хотелось поверить, что он сгущает краски. — Здесь минимум полтысячи пассажиров!

— Чуть больше, — поправил Инквизитор.

— Этого нельзя делать!

— Нельзя упустить книгу. Нельзя допустить, чтобы беспринципный Иной сотворил себе гвардию и принялся перекраивать мир на свой вкус.

— Но мы же не знаем, чего он хочет!

— Мы знаем, что он не колеблясь убил Инквизитора. Мы знаем, что он очень силен и преследует какую-то неизвестную нам цель. Что он забыл в Средней Азии, Городецкий?

Я пожал плечами.

— Там есть ряд древних центров силы… — пробормотал Эдгар. — Какое-то количество бесследно пропавших артефактов, некоторое количество плохо контролируемых территорий… А что еще?

— Миллиард китайцев, — внезапно сказал Костя. Темные уставились друг на друга.

— Да ты совсем с ума сошел… — неуверенно произнес Эдгар.

— Миллиард с лишком, — насмешливо уточнил Костя. — Что, если он собирается через Казахстан рвануть в Китай? Вот это будет армия! Миллиард Иных! А еще есть Индия…

— Иди ты в пень, — отмахнулся Эдгар. — Даже идиот на такое не решится. Откуда Силу будем брать, когда треть населения превратится в Иных?

— А вдруг он — идиот? — не унимался Костя.

— Вот потому мы и пойдем на крайние меры, — отрезал Эдгар.

Они говорили всерьез. Без малейших сомнений — можно ли убивать этих зачарованных проводников, толстощеких командировочных, ехавшую в плацкартах бедноту. Надо — значит, надо. Фермеры, уничтожающие заболевший ящуром скот тоже переживают.

Пить чай как-то расхотелось. Я встал, вышел из купе. Эдгар проводил меня понимающим, но ничуть не сочувственным взглядом.

Вагон уже затихал, готовился ко сну. Некоторые двери в купе еще были открыты., кто-то маялся в тамбуре, ожидая пока освободится туалет, откуда-то доносилось зваканье стаканов, но большинство пассажиров было слишком утомлено Москвой.

Я вяло подумал, что по всем канонам мелодрамы по коридору сейчас должны носиться ангелоподобные детишки с невинными личиками. Чтобы я полностью проникся чудовищностью предложенного Эдгаром плана…

Детишек не было. Вместо них из одного купе высунулся толстый мужик в линялом трико и обвисшей майке. Красная, распаренная морда уже оплыла с т принятого спиртного. Мужик вяло посмотрел сквозь меня, икнул — и спрятался обратно.

Руки сами полезли за плеером. Я воткнул пуговки динамиков в уши, вставил наугад диск и прижался к стеклу. Ничего не вижу, ничего не слышу. И уж ясное дело — ничего не скажу.

Раздалась негромкая лиричная мелодия и тонкий голос запел:

Ты не успеешь ринуться в кусты,
На свете нет прекрасней красоты
Чем абстиненция морфинного генеза…

Да это же Лас, мой знакомец из «Ассоли». Тот диск, что он дал в подарок. Усмехнувшись, я сделал звук погромче. Вот это то, что мне сейчас нужно…

В астрал вернутся, детские черты.
Из нашей крови выплавят железо,
На свете нет прекрасней красоты
Чем абстиненция морфинного генеза…

Тьфу ты, пропасть… Вот ведь панк из панков. Это даже не Шнур с его развеселыми матюками… Чья-то рука похлопала меня по плечу.

— Эдгар, каждый расслабляется по-своему, — пробормотал я.

Меня легонько пихнули под ребра.

Я обернулся.

И остолбенел.

Передо мной стоял Лас. И довольно лыбился, приплясывая в такт музыке — все-таки, я сделал звук слишком громким.

— Приятна, е-мое! — с энтузиазмом воскликнул он, едва я стянул наушники. — Вот так идешь по вагону, никого не трогаешь, а тут твои песни слушают! Ты что здесь делаешь-то, Антон?

— Еду… — только и смог я выдавить, выключая плеер.

— Правда? — восхитился Лас. — Никогда бы не подумал! А куда едешь?

— В Алма-Ату.

— Надо говорить «в Алматы»! — наставительно сказал Лас. — Хорошо, продолжаем разговор. Чего не на самолете?

— А ты чего? — я наконец-то сообразил, что происходящее напоминает мой допрос.

— А я — аэрофоб, — с гордостью сказал Лас. — Нет, если очень надо, то литр виски помогает поверить в аэродинамику. Но это на крайний случай, в Японию там, или в Штаты… туда поезда не ходят.

— По делам едешь?

— Отдыхать, — кивнул Лас. — Ну не в Турцию же ехать, и не на Канары, верно? А ты по делам?

— Ага, — кивнул я. — Собираюсь начать торговать в Москве кумысом и шубатом.

— Что такое шубат? — заинтересовался Лас.

— Ну… кефир из верблюжьего молока.

— Клево, — согласился Лас. — Ты один?

— С друзьями.