Сумеречный клинок

Не сон, не явь, но стоило Виктору войти в ее личное пространство, как она словно бы очнулась. Его слова не удивили Тину, нечто в этом роде подразумевалось стилем его поведения, всей его сущностью, как ощущала ее Тина. За неординарной ученостью Виктора в конечном счете угадывался рыцарь. Во всяком случае, именно таким Тина видела его, и началось это едва ли не с первой встречи, когда она решила обращаться к проводнику на «вы» и называть «господином ди Креем».

«Граф ди Рёйтер…» — мысленно произнесла Тина, но имя ничего не значило в отрыве от содержания.

«Виктор ди Крей…» Однако и это имя исчезало, словно снег под лучами солнца.

В ее мыслях, во снах и фантазиях, в ее чувствах, наконец, возникал из небытия совершенно новый человек. Мужчина.

«Больше, чем имя…»

Так и было, ведь Виктор ди Крей или Гвидо ди Рёйтер ее мужчина, что и само по себе требовало осмысления, не говоря уже обо всем прочем.

Между тем отзвучали слова и прервался прощальный поцелуй. Вои речной стражи обнажили мечи, опустили алебарды.

«Чего они боятся?» Получалось что страх, не коснувшийся Тины, поселился в сердцах чеанцев.

«Они знают?» — спросила она себя и вскоре получила однозначный ответ: чеанцы знали о ней даже больше, чем она сама знала о себе.

Едва Тина взошла на борт галеры и скрылась от посторонних глаз в кормовой надстройке, как на нее тотчас надели оковы. Впрочем, цепи были тонкими, выкованными из лучшей оружейной стали. И кандальные браслеты оказались почти изящными и необычайно легкими, но зато на шею ей надели серебряный ошейник, испещренный рунами старой речи. Нельзя сказать, что ее не возмутило такое к ней отношение, но оно же Тину и озадачило. Сама она лишь недавно поняла, что, скорее всего, — если, разумеется, доверять самоощущению и косвенным признакам, — она оборотень, но, как и Сандер Керст, не знала даже, каков ее истинный облик. Она никогда не оборачивалась и не умела этого делать, не представляла даже того, с чего следует начинать. Откуда же об этом узнали чеанцы?

Вопрос не праздный, ведь такие ошейники, как и «горькая пыль», прерывают трансформацию.

Три способа, пресекающих «оборот», — сказал мягкий голос в далеком прошлом. — Опасное оружие в руках твоего врага. Оборотень не переносит «горькой пыли», серебряных оков со «знаками судьбы» и «трехгласого стона» — звуков, извлекаемых из флейты карсогов…

— Как вы смеете! — сказала Тина таким голосом, что стражники вздрогнули и попятились. — Я требую снять оковы!

— Вы в своем праве, госпожа, но оковы останутся на вас для вашего же блага. — Голос, прозвучавший за спиной Тины, был ей знаком.

— Вы?! — выдохнула она, обернувшись, но сразу же взяла себя в руки и более такой слабости себе не позволяла. — Мило, — усмехнулась она, с почти оскорбительной тщательностью осматривая возникшую в проеме двери Вильму Хурн аф Омине — давешнюю случайную знакомку из Савоя. — Снова пригласите прогуляться по лавкам и мастерским? Сходим в мыльню, пообедаем в трактире или заглянем к ювелиру? Какие у вас планы на сегодняшний день, уважаемая?

— Думаю, госпожа моя, на сегодня с вас уже хватит приключений, — чуть поклонившись, ответила женщина, тон Тины и ее язвительная ирония не оказали на Вильму ровным счетом никакого действия. — Через полчаса мы отплываем и пойдем на веслах против течения. Мы будем идти день и ночь и через трое суток, если так будет угодно Господу, достигнем Савоя. Оттуда до Норнана не близкий путь, но мы поплывем не по Фраю, а по каналам и речным притокам — Ломму, Сайшеру и Кане — и, меняя гребцов так часто, как удастся, достигнем столицы за семь дней. Таковы наши планы на ближайшие дни, и все это время, госпожа моя, вам придется провести взаперти. Мне не хотелось бы, чтобы кто-то еще увидел ваши оковы. Однако должна заметить, что я приложила максимум усилий, чтобы путешествие не показалось вам слишком долгим и утомительным. Прошу вас, госпожа! — С этими словами Вильма обернулась, открыла дверь, через которую прежде вошла, и, шагнув внутрь нового помещения, жестом предложила Тине следовать за ней.

«Она ни разу не назвала меня по имени», — отстраненно отметила Тина, делая шаг вперед.

Цепи звякнули, и еще раз, и еще. Серебро холодило горло, но в целом ощущения были терпимыми, как и степень ограничения движений.

«Паршиво, но можно и потерпеть, а там, глядишь, или случай представится, или Виктор что-нибудь придумает…»