И верно — не бывает. Однако все, что было связано с ведовством и целительством, приготовлением зелий и тинктур, составлением ядов и приворотных зелий, сонных напитков и освобождающих от бремени смесей — все это существовало, словно крона дерева без ствола и корней. Тина не знала, не помнила, не могла даже вообразить, кто и когда научил ее такому множеству сложных вещей, премудростям редкой профессии, передаваемым обычно от учителей к ученикам, от старших к младшим, от матерей и отцов дочерям и сыновьям.
— Ну, что, барышня, вы как? — Ремт озабоченным отнюдь не выглядел. Похоже, к нему вполне вернулись обычное безмятежное настроение и наплевательское отношение к действительности.
— Я… Я хорошо. Спасибо! — Она огляделась.
Без памяти Тина находилась совсем недолго. Во всяком случае, утро еще не наступило, хотя ночной мрак все сильнее и сильнее прореживало некое серебристое мерцание, предполагавшее скорый рассвет.
— Идти сможешь? — спросила Адель.
— Смогу, — ответила Тина и, разумеется, солгала. Она не могла идти, у нее не оставалось на это сил, но воля, как давно уже замечено — и не самыми глупыми из людей, — способна творить чудеса и уж точно вполне компенсирует слабости тела. Тина должна была идти, и она пойдет, чего бы это ни стоило.
Но об этом думать было рано. Возможно, ответ знал Сандер Керст.
«Станет ли он моим рыцарем? И если станет, до какой степени моим он может быть?»
Впрочем, кое-что могла бы, наверное, рассказать и дама-наставница. Адель аллер’Рипп — так получалось даже при поверхностном рассмотрении известных Тине фактов — была не типичной наставницей бедных сироток. В прошлом этой женщины мерещились такие тайны, что даже дух захватывало при одном прикосновении к ним. Однако милая Ада, выведшая путников из западни самым невероятным образом, какой могла измыслить Тина, ничего не знала о рождении наследницы герцогской короны. Другое дело, что она близко знала родителей Тины, а это уже совсем немало.
Как и любая воспитанная в приюте девочка, Тина не могла не задаваться вопросом, как, каким образом, где и благодаря кому увидела свет. Рождение ее было окутано тайной, вернее, мраком. Слово «тайна» подразумевает сокрытие истины, слово «неизвестность» — отсутствие знания. Она родилась неизвестно где и когда — возраст Тины был определен всего лишь условно, и имена ее родителей были неизвестны. При таких обстоятельствах мрачный опыт окружающих людей — других девочек-сироток — подсказывал, что ни на что хорошее надеяться не приходится. В лучшем случае — это при условии, что ее мать не шлюха и не каторжница — думать следовало о глупой простушке, нагулявшей дитя от очередного смазливого проходимца. И тем не менее втайне от всех — даже от своих лучших подруг — Тина мечтала. Она мечтала…
«Я мечтала… Стоп! Как он сказал?!»
Если верить очередной порции всплывших в памяти воспоминаний, в прошлой жизни ему приходилось слышать и читать про
Сам он до сих пор по
— Господин ди Крей!
«А девочка, гляди-ка, вполне ожила».
— Как ты себя чувствуешь, Тина?
— Гораздо лучше, как ни странно…
— Вообще-то не странно, — улыбнулся он. — Еще одна щепотка пыльцы волчатника… Ты забыла, что у меня острый нюх? Впрочем, что-то еще… Постой-постой… Корень ребня? Точно! Ты жевала корень ребня. Ты знаешь, что от него может быть понос?
— Знаю.
— И как же ты поступила? — спросил он, уже почувствовав ответ в ее дыхании.
— Я добавила лист лимонника.
— Разумно. Ты хотела о чем-то поговорить?
— Да. — Они были несколько впереди основной группы и могли говорить, не опасаясь быть услышанными. — Я хотела спросить вас о Сандере.