Сумеречный клинок

— Это верно, — согласился старший мужчина, окуная в похлебку ломоть хлеба. — Меня Михой кличут, а сынка — вы, чаю, слышали — Деде. Я, стало быть, дрова в Чистый город поставляю. Случается, и ночью выходить проходится. Вчера вон барка ввечеру с верховьев пришла, сорок подвод из порта в город, и обратно, и так три раза. Считай, с заката на ногах. Умаялись, словно сами, прости господи, поленья таскали, но дело порядок любит, ведь так?

— Так, — согласился ди Крей, а тут как раз и им с Сюртуком заказ принесли.

Минут пять ели молча. Лишь шаркал ногами по полу шлявшийся между столами половой, трещали горящие в камине дрова, да глухо ударяли о глину мисок деревянные ложки. Впрочем, ди Крею ложка была ни к чему, он обходился собственными двузубой вилкой и ножом. Вот сталь по глине иной раз и скребла, еще один звук…

— А что? — спросил Виктор, управившись с очередным куском баранины. — Навигация еще не закончилась, или как?

— А никак, — пожал плечами поставщик дров. — По уму, так корабли и до солнцеворота ходить должны. Студеные Врата — хорошо, если к празднику закрываются!

— Это к какому празднику? — нахмурился Сюртук, он, видно, плохо знал местные обычаи.

— К Йолю, — бросил ему ди Крей. — Сиречь к празднику Солнцестояния.

— А! — сообразил Сюртук. — Вот оно что! Вы тут, видно, короля Дуба чествуете, и все такое… Сидр… — Последнее слово прозвучало неуверенно.

— Сидр, — подтвердил собеседник. — Да только в этом году все не так пошло! Третьего дня шхуна из столицы пришла… Ну, вернее сказать, со штормом она пришла, так капитан сказывал — закрываются проливы…

4

Десятого листобоя 1647 года

В проливе Две Скалы их нагнало дыхание бури. Было холодно и мрачно, дул сильный порывистый ветер, но шхуна, казалось, с трудом разрезает форштевнем тягучую массу вод.

— Шуга, — удивленно покачал головой шкипер, слова срывались с его губ клочьями пара.

— Шуга… Это ж к ледоставу, и где, ради всех святых? В Первых Вратах?! — Он был встревожен, но его спокойная озабоченность быстро превращалась в тягостный страх.

— Даже и не припомню, мастер Керст, чтобы льды добирались до Студеных Ворот раньше зимника. А сейчас, едва лишь листопад…

Шкипер, по всему, был родом с востока и потому звал листобой листопадом, а студень — зимником, но Сандеру Керсту было сейчас не до филологии с географией. Вернее, вопросы географии волновали его куда больше, чем мог вообразить добрый шкипер Халлем Хейг. Если Студеные Врата закроются раньше срока, разразится настоящая катастрофа.

«Черт! Черт! И еще раз черт!» — впрочем, сквернословить он позволял себе только мысленно. Воспитание и положение обязывали его очень тщательно подбирать слова, произносимые вслух, но в душе…

«Проклятье! Ад и преисподняя!»

Сандер Керст мог бы выразиться и куда более замысловато, и ангелы небесные доподлинно знают, вскоре ему понадобилось все его грязное красноречие. Шторм догнал шхуну на полпути между Первыми и Вторыми Вратами, но не стал для них неожиданностью. Шкипер сразу сказал про бурю, едва хлопнули и разом вздулись мокрые полотнища парусов, и под резким порывом холодного, влажного ветра загудели и засвистали на голоса напрягшиеся снасти.

— Это неспроста, — прокричал шкипер сквозь вой ветра. — Идет буря!

И она пришла.

Страх, что почуял в мастере Хейге Сандер Керст, был не случаен. И не слабость натуры была ему виной. Шторм, обрушившийся на шхуну, был преисполнен ярости преисподней и смертоносной мощи. Но, невзирая на страх, посетивший его в преддверии бури, шкипер Хейг оказался отважным человеком и превосходным капитаном. Он не мог укротить ярость стихии, но в его силах оказалось оседлать шторм и пройти на плечах демонов ада сквозь узости Вторых и Третьих Врат. На крыльях бури шхуна Халлема Хейга за сутки пересекла Внутреннее море и буквально как снег на голову обрушилась на портовые власти Аля, не ожидавшие гостей в такую ужасную погоду…