Сумеречный судья

— Я должна была умереть, Френки, — произнесла она. — Пожалуйста, ничего не говорите Филу. Он расстроится.

— Конечно, расстроится, черт возьми, — резко проговорил я. — Фил только и думает, что о тебе да о ребенке — ты хоть понимаешь, что могла потерять малыша?

— Майкл, — мягко сказала Франсуаз.

Мэделайн Ти'Айлинэль поднялась на постели, сжимая пальцами край одеяла. На ее запястьях белели плотные повязки.

— Майкл, — пробормотала она. — О, Майкл.

Я подошел к ней и, опустившись на колени, обнял за плечи.

— Ты не понимаешь, Майкл, — голос Мэделайн дрожал, она плакала. — Я сделала это ради Фила. Фил не должен страдать из-за меня.

— Успокойся, — ласково произнес я, проводя ладонью по ее бледным щекам. — Сейчас ты отдохнешь, и все снова будет хорошо.

— Фил не должен знать, — она отстранилась и посмотрела на меня. — Это не его ребенок, Майкл. Это сын Родерика.

Она снова заплакала.

Теперь все становилось понятно.

Я смотрел на то, как слезы льются по ее лицу, потом привлек к себе.

— Тише, тише.

Я вновь обнял Мэделайн, ободряюще проводя ладонью по дрожащей спине. Через плечо бросил взгляд на Франсуаз. Девушка приподняла брови.

— Не думай об этом, — ласково проговорил я. — Главное, что ты жива и здорова. И ребенок тоже. Скоро вы оба поправитесь, и все, все будет хорошо.

Франсуаз подошла к ней.

— Все позади, — сказала девушка. — Худшее позади.

7

Уолдо Каннинг лежал на прогретом солнцем асфальте, рядом с деревянной скамейкой. Его тело скорчилось на земле, рот с провалившимися губами бессильно хватал воздух.

Он хрипел.

8

— Родерик Калленти делает сына чужой жене, — я размахнулся и с силой пнул стену дома. — Да мне проще поверить, что он трахает божьих коровок.

— Майкл, — строго сказала Франсуаз.

Мы стояли на мягкой подстриженной лужайке перед двухэтажным коттеджем, в котором жили Мэд и Филлип — жили, как многим казалось, счастливо.

— Не могу передать, как мне противны эти тихони, — я поднял голову к широким окнам второго этажа, туда, где Мэделайн Ти'Айлинэль забылась нервным нездоровым сном.

Франсуаз стояла, сложив руки на высокой груди, и задумчиво смотрела сквозь светло-розовые стены дома.

— Сперва он ходит, сопливится всем в жилетку и делает вид, какой несчастный. А сам потихоньку прыгает по чужим постелям.

Френки не слушала.

Ее высокая грудь медленно поднималась и опускалась в такт ровному размеренному дыханию.

Я размахнулся, чтобы снова пнуть стену, но потом решил не сбивать ботинки.

— Я еще жалел этого человека.

Я остановился и посмотрел на Франсуаз, осененный новой идеей.

— Френки, он же с тебя тоже глаз не сводил.

— Не будь смешным, — резко оборвала она. — И вообще помолчи. Ты мешаешь мне думать.

— Конечно, мешаю, — ответил я, поворачиваясь и застегивая пиджак. — Потому что говорю правду. Меня достали эти вежливые мимозы, Френки. Лучше бы Мэд на самом деле умерла. Это избавило бы всех от больших неприятностей.

Мэделайн Ти'Айлинэль лежит на кровати, повернувшись к окну. Ее и без того бледное лицо выглядит теперь мертвенно-белым, глаза глубоко запали.

Она ждет, пока эти люди уйдут.

И тогда она убьет себя.

Уолдо Каннинг поднимается на колени, пальцы ложатся на нагретую поверхность скамейки.

Сделай это.

Ты знаешь, что должна.

Ты сама отдала мне их,и теперь не сможешь вернуть обратно. Тот, кто отдал, уже не получает назад.

Так умри.

Умри, как и все другие до тебя.

Тело старика вздрагивает, губы раздвигаются, открывая черноту рта.

Я подошел к машине и распахнул дверцу.

— Не собираюсь вмешиваться в историю о двух мужьях и их общем ребенке. Лучше займемся историей о растрате в Ложе Архимагов.

— Пошли, Майкл, — коротко сказала Франсуаз и решительно направилась к дому.

— О, нет, — сказал я.

Девушка распахнула дверь и остановилась в дверях.

— О, нет, — повторил я. — Пойдем отсюда, Френки. Муж переспал с чужой женой, и теперь они не могут поделить ребенка. История старая, как сифилис. Пошли.

— Дай мне руку, — потребовала она. — И замолчи.

Я снова решительно замотал головой.

— Не пойдешь сама — я подхвачу тебя и унесу отсюда, Френки. Оставь в покое бедную женщину. Мэд уже поиграла в самоубийство, теперь на очереди раскаяние. Все это ерунда. Дай ей пострадать, раз она так хочет.

Мэделайн Ти'Айлинэль встает с кровати, босые ноги ступают по холодному полу. Дверь ванной висит, выбитая на петлях. Женщина подходит к шкафчику и смотрит на свое отражение в зеркале. Пальцы с прозрачной кожей быстро перебирают пузырьки. Одна за другой пластиковые баночки падают в раковину, пока она не находит нужной.

Сердце Уолдо Каннинга начинает биться.

Маленькие желтые таблетки сыплются ей на ладонь. Она хватает их, глотает горстью, давится. Широко открывает кран, чтобы наполнить чашку.

— Леди Ти'Айлинэль?

Горничная.

— Доктор сказал, чтобы я не оставляла вас одну…

— Все в порядке, Анита.

Служанка идет через спальню, заглядывает в ванную. В ее голосе звучит подозрение.

— Что вы там делаете, леди Ти'Айлинэль?

Она поворачивается к горничной, жалко и виновато улыбается.

— Ничего, Анита. Мне просто захотелось воды.

— Вы бы позвали меня, я принесла бы вам…