Сумеречный Взгляд

Золотая девушка. Загорелые голые ноги. Желтые шорты. Четыре различных оттенка желтого цвета на горизонтальных полосах футболки. На аллее она носила бюстгальтер – это был 1963 год, и появление в толпе девушки без лифчика шокировало бы простаков, независимо от того, насколько допускалось такое в трейлерном городе, среди балаганщиков. Завязанная узлом желтая повязка не давала волосам упасть ей на лицо. Она вся светилась.

Я встал, попытался обнять ее за плечи, хотел поцеловать в щеку, но она уперлась рукой мне в грудь, отстраняя меня, и сказала:

– Я не хочу никакого недоразумения.

– Ты о чем?

– Относительно этой ночи.

– А что я мог бы неверно понять?

– Что это значит.

– И что же это значит?

Она нахмурилась:

– Это значит, что ты мне нравишься…

– Прекрасно!

– …и это значит, что мы можем доставлять друг другу удовольствие…

– Ты и это заметила!

– Но это не значит, что я твоя девушка или что-нибудь в этом роде.

– Ну, по-моему, ты и в самом деле моя девушка, – заметил я.

– На аллее я по-прежнему твой босс.

– А-а.

– А ты мой работник.

– А-а, – повторил я.

Господи, подумал я.

Она продолжала:

– И я не желаю никакой необычной… фамильярности на аллее.

– Упаси боже. Но мы собираемся быть по-прежнему необычно фамильярны за пределами аллеи?

Она совершенно не отдавала себе отчет, насколько оскорбительны ее слова и тон. Поэтому она толком не поняла моей реакции, но рискнула улыбнуться.

– Верно, – сказала она. – За пределами аллеи ты, надеюсь, будешь настолько фамильярен, насколько пожелаешь.

– Тебя послушать, так у меня аж две должности. Ты меня наняла за мое мастерство балаганщика или за мое тело тоже?

Ее улыбка нерешительно дрогнула.

– Как балаганщика, разумеется.

– Потому что, видите ли, босс, мне бы не хотелось думать, что вы злоупотребляете положением этого бедного, низкооплачиваемого труженика.

– Я серьезно, Слим.

– Я это заметил.

– К чему тогда все эти шутки?

– Это будет самая приемлемая в обществе альтернатива.

– То есть? Чему?

– Тому, чтобы орать и осыпать собеседника бранью и оскорблениями.

– Ты на меня обозлился.

– Ах, босс, вы столь же наблюдательны, сколь прекрасны.

– Тебе не из-за чего было так злиться.

– Конечно. Должно быть, я просто очень вспыльчивый.

– Я всего-навсего пытаюсь прояснить наши отношения.

– Очень по-деловому. Я в восхищении.

– Послушай, Слим, я только хотела сказать – то, что происходит между нами наедине, это одно, а то, что здесь на аллее, – это совсем другое.

– Господи помилуй, мне бы в жизни в голову не пришло заниматься этим прямо тут, на ярмарке, – ответил я.

– С тобой невозможно говорить.

– Зато ты – образец дипломатии.

– Слушай, некоторые парни, если залезут боссу под юбку, тут же воображают, что им уже можно не вкалывать наравне с остальными.

– Я похож на такого парня? – поинтересовался я.

– Надеюсь, что нет.

– Эти слова не больно-то смахивают на вотум доверия.

– Я не хочу, чтобы ты на меня сердился, – попросила она.

– Я не сержусь, – ответил я, хотя и был сердит.

Я знал, что ей совсем нелегко общаться с людьми на равных. Из-за своего психического восприятия я особенно близко к сердцу принимал печаль, одиночество и неуверенность – и, как результат всего этого, вызывающую браваду, – сформировавшие ее характер, и я жалел ее так же сильно, как злился на нее.

– Ты злишься, – сказала она. – Злишься.

– Все в порядке, – ответил я. – А сейчас мне пора работать. – Я ткнул пальцем в дальний конец прохода. – Вон идут простаки.

– Мы выяснили отношения? – спросила она.

– Угу.

– Точно?

– Угу.

– Увидимся позже, – закончила она.

Я провожал ее взглядом. Я любил и ненавидел ее, но главным образом я любил ее, эту трогательно хрупкую амазонку. Не было смысла злиться на нее. Она была как простейшее природное явление. Злиться на нее было все равно что злиться на ветер, на зимнюю стужу или на летний зной – ни их, ни ее нельзя было изменить злостью.

* * *