Сумерки

Творившееся со мной было тенью, повторением случившегося пять веков назад. Но может быть, и первое, и второе были отголосками, реинкарнациями неких изначальных откровений, первой передачи Знания, состоявшейся невообразимо давно? Знания, которое впоследствии кочевало от хранителя к хранителю — иногда напрямую, от учителя к ученику, иногда — через посредников, пропадая на долгие столетия и снова возвращаясь в наш мир из небытия, приводя за собой сонмы демонов и чудищ… Из поколения в поколение, из эры в эру, из уст в уста, с пергамента на бумагу, от рождения Вселенной — и до её последнего вздоха, который оно само и предрекает, и описывает.

Если так, то в эти самые минуты я проходил обряд посвящения, и в ближайшее время должен был принять на себя обязанности хранителя — приобщиться к тайне, оберегать её, покуда хватит стойкости, а затем — найти последователя, которому смогу ее передать. Была ли предусмотрена награда за честное исполнение этого тяжкого долга? Если сильные мира сего алкали скрытых в рукописи секретов, наделяли ли эти секреты своих носителей властью и мощью, как полагал де Ланда? Увы, вряд ли…

Францисканец не мог знать всего. Не думаю, что к порогу его кельи по ночам являлся молчаливый голем: одного такого предупреждения многим хватило бы, чтобы утратить навсегда охоту разыскать мифическую рукопись. Но я-то это предупреждение получил, и теперь понял, что мне оно мне сулило.

Надпись “El conocimiento es una condena

” была ещё одной частью мозаики, которую я аккуратно положил рядом с другой: «…Что это знание тайно, и тайна эта охраняется людьми, демонами и богами наравне. И что знание это проклято, как прокляты и все посвящённые в него…»

Бывает, когда строишь в уме сложные схемы, стараясь разложить по полочкам разрозненные явления и увидеть в них закономерности, путеводная нить логики выскальзывает из рук, и, пока не найдёшь её снова, казавшаяся стройной система вдруг представляется нагромождением не связанных друг с другом элементов, половина из которых — вообще лишние. Или, чрезмерно увлёкшись изящным вариантом решения, начинаешь закрывать глаза на принадлежащие к конструкции детали, только потому что им нет места в этой красивой схеме, они могут обременить её, и придётся строить всё заново.

Согласовав между собой все частички истории с дневником, я не подумал только об одном: что, если эмиссар де Ланды сумел выполнить своё поручение? Что, если вопреки обещаниям индейского проводника, древняя рукопись так никогда и не попала в руки автора заметок, но была обнаружена другим человеком, который затем успешно доставил её настоятелю монастыря св. Антония в Исамале? Ведь состоялось же то аутодафе! В чём был смысл проводить его, если центральная часть сложного, многоступенчатого плана, каким мне виделась вся интрига вокруг летописи, закончилась провалом, и Диего де Ланде не удалось получить манускрипт? Могло ли случиться так, что на самом деле он наложил на него руки? Судя по всему, это должно было повлечь некие переломы в его жизненном пути… Были ли они? Да, были. Скандал с аутодафе, вызов в Испанию, отстранение от должности и процесс, затеянный против него по обвинению в превышении полномочий.

А затем — личное заступничество Генерала францисканского ордена, чудесное оправдание на мадридском разбирательстве и триумфальное возвращение на Юкатан — чтобы вскоре занять освободившееся место епископа. После истории с летописью он не только не пострадал, но и, напротив, вознёсся. Скептики скажут: епископ — не Папа, и даже не кардинал, таких высот вполне возможно достичь и без помощи высших сил. Однако кто сказал, что сам де Ланда непременно хотел для себя папских регалий? Не обязательно взирать на мир с балкона собора святого Петра, чтобы вершить его судьбы…

Нет, рано, слишком рано было ещё делать выводы. Я по-прежнему нуждался в новых главах путевого журнала, чтобы окончательно разобраться в происходящем.

За окном была уже глубокая ночь, но спать совсем не хотелось. И на улице, и на лестничной клетке стояла полная тишина, и не напряжённая, что-то скрывающая, а обычная, пустая. Я чувствовал: что бы ни преследовало меня прошлым вечером в моём дворе, оно ушло, отступило, хотя бы и на время. Но успокоения мне это не принесло: я был слишком взволнован своими последними открытиями, чтобы уснуть.

Три сорок… КВ-радиостанции в такое позднее время вещают только лёгкий джаз, ведущие досыпают последние часы перед утренним эфиром. А мне вдруг так захотелось послушать последние новости! Пусть пожары, пусть войны, пусть ограбления, лишь бы что-нибудь реальное, современное, любой спасательный круг, который не дал бы мне окончательно захлебнуться в тягучей смеси старинных хроник, мистических подтекстов и собственных домыслов…