Сумерки

В последнюю, пятую ночь мужчины поднимались на крыши своих домов, рассаживались на них, и, обратив взоры на восток, терпеливо ожидали восхода Солнца. Боясь даже перешептываться между собой, они бесконечно долго вглядывались в черный пустой горизонт. Никто не знал, поднимется ли светило вновь над покорно приготовившимся к закланию мирозданием. Каждый индеец понимал, что Солнце может больше никогда не взойти, и тьма воцарится во Вселенной навек, предвещая скорый ее распад, как и записано в священных книгах.

И только когда оно, наконец, озаряло далёкие тёмные холмы и кроны деревьев, они спускались вниз и возвещали своим близким благую весть: мрак рассеялся, мир пощажён — по крайней мере, ещё на пятьдесят два года».

Зачарованный нарисованной Ягониэлем картиной, я застыл посреди кухни с книгой в руках. Эти пять страшных дней накануне конца света, описанные им, напомнили мне мою собственную жизнь в последние недели. Не владея опытом защиты от злых духов, который за свою тысячелетнюю историю накопили индейцы, я оказался почти в таких же условиях, но был куда более уязвим. У меня не было заколдованного копья, и я не знал, что горящий свет может накликать духов. Я не стану бить фамильное венецианское стекло и богемский фарфор даже теперь, и всё, что мне остаётся — в сотый раз подкрасться к дверному глазку, боязливо заглянуть в него, подёргать ручку и вернуться к себе на кухню, единственное место в мире, где я чувствую себя в относительной безопасности. За моим порогом клубится тьма, в моём дворе бродят разбуженные безалаберными конкистадорами демоны сельвы, и мне не позволено сойти с этой призрачной тропы, хотя я не понимаю, зачем ступаю по ней, и куда она ведёт…

«До Нового года осталась одна минута!», — сообщил диктор и смолк, давая слушателям возможность в весёлом переполохе разобрать фужеры под шампанское, запалить бенгальские огни, потушить свет и ослабить проволоку на той самой бутылке.

Я бросился к холодильнику, схватил шампанское и успел выстрелить пробкой в потолок точно вместе с двенадцатым ударом Курантов. Потом плеснул себе в бокал сладкой пены, распахнул окно, сделал маленький глоток и подставил лицо под порыв морозного ветра, отдающего приятным лёгким запахом гари, как будто где-то рядом топили дровами. Прямо в мой бокал опустилась огромная ажурная снежинка, и я улыбнулся, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.

Для меня было очень важно успеть. Когда знаешь, что делаешь даже самые заурядные вещи в последний раз, они обретают особенную сладость и новый смысл.

«С Новым Годом!» — надрывалось радио…

El Encuentro con el Destino

Ягониэль только ещё раз подкрепил мои собственные заключения, подтвердил объективность и фатальность вселенских процессов, которые мне случайно пришлось подглядеть. Но получи я ещё хоть с десяток доказательств здравости своего рассудка, дела это не меняло: оставшись без напарника и без надежд узнать, чем закончилась та экспедиция пятисотлетней давности, я утратил единственный ключ к шифру, которым были закодированы происходящие со мной и со всем светом события.

Я принёс из соседней комнаты листы последней главы и, ковыряя вилкой оливье, внимательно перечитал её. Сейчас я искал одно: любое упоминание событий более поздних, чем те, которым была посвящена глава. В дневнике довольно часто встречались такие ссылки на открытия или выводы, сделанные его автором позднее; они намекали на то, что все описанные злоключения он благополучно пережил, а сам журнал составлялся много позже, когда ему была уже известна вся история от начала и до конца.

Однако в последней главе, как тщательно я ни изучал бы ее, ничто не указывало на то, что сброшенному в колодец конкистадору удалось выбраться оттуда живым. Похоже, я всё же делал искусственное дыхание посиневшему и распухшему утопленнику. Чёрт с ним, сказал я себе. Как трудно ни давалось бы мне это решение, надо было отступиться. Он мёртв, как мертвы переводчик-испанист, клерк из бюро «Азбука», как моя несчастная соседка. Упокой, Господи, его мятежную душу, или что там говорили в таких случаях испанские священники в шестнадцатом веке.

И тут, словно прощаясь с покойником, во дворе надрывно взвыли собаки.