Сумерки

Он замолчал, выражение его лица позабавило меня.

— Больше не буду перебивать, обещаю.

Эдвард мрачно усмехнулся и закончил предложение:

— Потому что технически нам не обязательно дышать.

— Вам…

— Нет! Ты обещала! — он засмеялся, прижав холодный палец к моим губам, — Желаешь дослушать историю или нет?

— Ты не можешь вот так обрушить на меня все это и ожидать, что я не произнесу ни слова, — пробубнила я, несмотря на внезапное препятствие в виде его пальца.

Палец он убрал, но его рука скользнула по моей шее, да так и замерла там. Частота сердечных ударов в моей груди была соответствующая, но я всё ещё пыталась сопротивляться.

— Вам не нужно дышать?

— Нет, не обязательно. Это просто привычка, — он пожал плечами.

— И как долго вы… можете обходиться без дыхания?

— Бесконечно, я полагаю; не знаю. Это не совсем удобно — совершенно не чувствуешь запахов.

— Не совсем удобно… — эхом повторила я.

За своим собственным лицом я в этот момент не следила, и что-то в его выражении заставило Эдварда помрачнеть. Он уронил руки и окаменел, пристально глядя на меня. Повисла тишина.

— Что случилось? — прошептала я, дотрагиваясь до его застывшего лица.

Под моими пальцами черты его смягчились, он вздохнул.

— Я ждал, когда это произойдёт.

— Что произойдёт?

— Я знаю, рано или поздно я произнесу или ты сама увидишь что-то такое, что будет слишком для тебя. И ты побежишь прочь, крича от ужаса, — на губах его была полуулыбка, глаза оставались серьезными. — И я не буду тебя останавливать. Я даже хочу, чтобы это случилось, для меня важно, чтобы ты была в безопасности. И в то же время я хочу быть с тобой. Два несовместимых желания…

Он умолк, глядя на меня. Ожидая.

— Я никуда не убегу, — пообещала я.

— Посмотрим, — снова улыбнулся он.

Я хмуро посмотрела на него.

— Итак, продолжим — Карлайл поплыл во Францию.

Он помедлил, возвращаясь к истории. Непроизвольно его взгляд скользнул к другой картине — самой яркой из всех, заключённой в самую пышную раму, и самой объемной. Пролотно было вдвое больше двери, напротив которой висело. Холст изобиловал яркими фигурами в древних туниках, корчившимися у подножия высоких колонн и свисающими с мраморных балконов. Трудно было определить, из греческой ли мифологии сюжет, или персонажи, парившие на облаках, в самом верху — библейские.

— Карлайл приплыл во Францию, и двинулся дальше по Европе, переходя из университета в университет. Ночами он изучал музыку, естественные науки, медицину — нашел своё призвание, ставшее одновременно искуплением — спасать человеческие жизни, — выражение лица Эдварда сделалось торжественным, исполненным благоговения. — Я не в состоянии описать те усилия, которые потребовались Карлайлу, чтобы за два века мучительной борьбы с самим собой обрести, наконец, безукоризненное самообладание. Теперь он почти нечувствителен к запаху человеческой крови и в состоянии заниматься любимой работой без особых мучений. Он, наконец, обрел мир тут, в клинике, — Эдвард долгое время смотрел в пустоту. Затем резко вернулся к теме разговора, указав на полотно перед собой.

— Он учился в Италии, когда обнаружил там других. Эти были не в пример цивилизованнее и просвещеннее демоновв из лондонских коллекторов.

Эдвард дотронулся до сравнительно статичного квартета фигур, изображенных на высоком балконе, спокойно взирающих сверху вниз на суматошную толпу. Я рассмотрела четвёрку внимательнее, и нервно засмеялась, поняв, что узнала золотоволосого мужчину.

— Друзья Карлайла были для Солимены[14] огромным источником вдохновения. Он часто писал их в образах богов, — Эдвард усмехнулся, — Аро, Маркус, Кайус, — добавил он, указав на трио, изображенное рядом с Карлайлом. Двух черноволосых, одного с белоснежными волосами: — Ночные покровители искусств.

— Что с ними стало? — полюбопытствовала я, кончики моих пальцев замерли в сантиметре от фигур на холсте.

— Они по-прежнему там, — он пожал плечами, — где и жили всё это время — многие тысячелетия. Карлайл оставался с ними недолго, всего несколько десятков лет. Его восхищала их образованность, их манеры, но не настойчивость, с которой они старались излечить Карлайла от пренебрежения «природным пищевым ресурсом» — так они это называли. Они пытались переубедить его, а он переубеждал их. Обе стороны тратили время впустую. Отчасти поэтому Карлайл решил отправиться в Новый Свет. Он мечтал отыскать других, подобных себе. Видишь ли, он был очень одинок.

Долгое время он никого не встречал. И когда чудовища превратились не более чем в выдумку из сказки, он сообразил, что попросту может общаться с ничего не подозревающими людьми, как если бы он был одним из них. Тогда и началась его медицинская практика. Но дружба, которой он так жаждал, не складывалась; рисковать близкими отношениями он не мог.