Сумерки

После себя она оставила мне и весь свой арсенал – деревянную ручную мельницу для кофе, медную турку, маленькие фарфоровые чашечки с китайским орнаментом. Больше всего мне нравится молоть кофе: ссыпаешь его в воронку, и начинаешь, словно у шарманки, вертеть тяжёлую латунную ручку. Сначала она проворачивается медленно, трудно, но по мере того, как зёрна рассыпаются в ароматную пыль, крутить становится всё проще – значит, пора добавить в воронку ещё. А потом надо выдвинуть этот трогательный деревянный ящичек снизу и выскрести из него весь порошок в кофейник. Поставив кофе на огонь, отходить от него уже строго запрещается, иначе вместо вальяжного распития бодрящего утреннего напитка придётся отскребать плиту.

Когда всё наконец готово, удовольствия от такого кофе получаешь неизмеримо больше, хотя бы просто потому что раз ради него уже столько сделано, грех теперь им не наслаждаться. Бабушка была права – и кому после этого нужны быстрорастворимые гранулы? Я даже электрическую кофемолку, и ту выкинул.

У кофе было и ещё одно важное качество: готовя его, можно было целиком посвятить себя несложным механическим движениям и заодно занять голову прилагающимся к ним несложным механическими мыслями. С каждым поворотом ручки мельницы холодный туман, оставшийся в памяти от привидевшегося кошмара, съёживался, а когда от поставленного на весёлый синий огонёк кофейника пошёл головокружительный аромат, действительность окончательно возобладала над грёзами.

Чёртов сон был, несомненно, навеян историей с теми испанцами, которых аборигенам удалось взять в плен. Автор заметок прошёлся по этому эпизоду совсем поверхностно; не знаю, отчего в моём сознании засел именно он. Больше всего меня удивило то, насколько подробно я видел умерщвление пленных. Детали мне эти взять было совершенно неоткуда: разве что краем глаза случайно зацепился за них, листая Кюммерлинга. Но и это маловероятно: не мог же я упустить их, пока читал книгу, если они настолько поразили моё воображение!

Оставалось надеяться, что просто воспалилась фантазия. Надо было срочно оперировать, пока не начался абсцесс и прободение. Я поклялся разыскать научно-историческое описание человеческих жертвоприношений у майя, чтобы успокоить себя найденными несоответствиями.

К кофе я приготовил бутерброды с сыром и сваренное в мешочек яйцо с перцем и солью: завтрак холостяка. Главное – не капнуть желтком на брюки, иначе твоя жалкая доля станет очевидна для окружающих.

Расправившись и с тем и с другим, я без отлагательств вернулся к работе: сны снами, а заказ надо выполнять. К счастью, продолжение перевода этой книги было для меня не развлечением, а трудом, благодаря которому я рассчитывал уже на этой неделе расплатиться по счетам. Должно было даже что-то остаться – как раз на большой испанско-русский словарь. К счастью, потому что уже само слово «заказ» как бы лишало меня выбора – продолжать переводить или нет.

Наверное, именно в то утро мне впервые пришла в голову мысль, что эта книга может оказаться для меня не просто невинным развлечением. Но лишь немало времени спустя мои подозрения начали укрепляться и превращаться в твёрдую уверенность, а потом и в панику.

С подбором недостающих слов, корректурой и редактурой я справился довольно быстро: всё потому, что рабочий день начался куда раньше, чем обычно. Хотя нормальная свежесть мыслей для меня оставалась недосягаемой, ещё несколько ударных доз чёрного кофе сделали своё дело. К вечеру я сел за свою старую печатную машинку «Олимпия» и набрал под копирку два экземпляра перевода.

В конторе к моему упорному нежеланию пользоваться компьютером привыкали трудно, но в конечном итоге всё утряслось. Не знаю, в чём сложность, разве не так они работали раньше – безо всяких дисков и электронной почты? Пускай другим отправляют заказы по телефонным проводам, лично я вполне в состоянии спуститься по лестнице и пройти четыре квартала, чтобы забрать их лично. Компьютерам я не доверяю и не недолюбливаю их, как, впрочем, и электронной технике вообще. Телевизор я покупать не стал из принципа: достаточно бывает посмотреть его в гостях, чтобы понять, какое через него осуществляется оболванивание зрителей. Радио подходит мне куда больше – картинок оно, конечно, не показывает, зато стимулирует воображение. К тому же, в квартире, обставленной вычурной мебелью восемнадцатого века, компьютер или телевизор просто перегорели бы от стыда за собственное убожество и сиюминутность. Даже у выпущенного в семидесятых транзисторного радиоприёмника, по которому я слушаю иногда новости, от соседства с такой мебелью частенько бывают помехи, что уж там говорить о компьютере с доступом в Интернет! Ко всему прочему, пользоваться им как следует я так и не научился.

Из двух готовых экземпляров перевода один я положил в папку, другой присоединил к собственной подшивке. Идти в бюро, однако, было уже поздно, и я остался дома, посвятив целый вечер блаженному безделью.