Сумерки

«Что по этому сакбу мы отправились далее, и шли, если верить звёздам, на юго-восток, и что в первые часы путь давался нам необычайно легко, поскольку под ногами впервые за долгие дни оказалась мощёная дорога, а не коварная земля болот.

Но что та лёгкость, с которою мы продвигались вперёд поначалу, была обманчивой; и теперь, когда я уже считаю эту проклятую дорогу живым существом, то думаю, что она так нарочно заманивала странников, привлекая их ровными своими камнями и свободным от лиан небом над головою. Нам и ранее следовало догадаться о причинах того, почему растения и животные не осмеливались вступать на неё, отчего сакб оставался всегда пустым и чистым.

Что по прошествии некоторого времени начало твориться с нашим отрядом скверное: люди шли всё с большим трудом, а каждый шаг стоил таких усилий, будто сакб пил из нас жизнь всякий раз, когда нога прикасалась к его камням.

Что, ощутив это, обратился я к проводнику Хуану Начи Кокому за надлежащими объяснениями, и тот, не скрывая от меня правды, сообщил, что дорога эта заколдована древними волшебниками его народа, и сказал он также о том, что в этих местах ему ещё не приходилось бывать ранее, и ведёт он нас только по указаниям стариков, с которыми говорил до отправления в путь. И что те предупреждали его о колдовских свойствах Дороги судьбы, но тогда, помолившись Пресвятой Деве Марии, он набрался сил, чтобы справиться с сомнениями и преодолеть страх; теперь же опасается, что испанские боги не ступали ещё в эту чащу, и здесь сильнее её вековечные хозяева.

Что мне пришлось опять и утешать его, и грозить, и уверять в беспредельном могуществе Господа нашего Иисуса Христа и Богородицы, и напоминать, что пред ними туземные божки – лишь деревянные чурбаны, удел которых – тлен и забвение. Что слова мои возымели на него определённое действие, отчего он утих и только умолял меня не оскорблять индейских богов, пока мы находимся в их вотчине, а не в Мани, под защитою крепостных стен и монастырских распятий.

Что с наступлением темноты всеми нами овладел страх, причин которому было не найти, а описать который я полагаю невозможным. И что этот страх возымел такую власть надо всеми солдатами, и даже надо мною, и Васко де Агиларом, и братом Хоакином, что по немому согласию мы в одно мгновение решили остановиться на том месте, где находились, и разбить там лагерь; далее же двигаться только с восходом солнца.

Что эту ночь мы провели в великой тревоге и, как бы ни были утомлены долгой дорогою, так и не сумели сомкнуть глаз, пребывая в тяжёлой полудрёме, но, приходя в сознание от странных шумов, которые слышались из чащи.

Что более всего смущал нас удивительный и страшный крик неизвестного дикого зверя, напоминавший отдалённо вопль ягуара, раздававшийся в зарослях неподалёку от нашего лагеря.

И что припомнил я, как такой же крик слышал сквозь сон на рассвете в ночь, когда второй наш проводник, полукровка Эрнан Гонсалес, порешил себя».