Сумерки

Смертельно раненный зверь страшно зарычал, собрал остатки сил, кинулся вперёд и напоролся на меч, по в тот же миг его лапы со всего размаху упали на голому и плечо юноши. Андрийко рухнул на землю, а медведь, обливаясь кровью, покрыл его своим тяжёлым телом. В голове потемнело; какие-то мгновения Андрийко ещё пытался вылезти из-под туши, но тщетно. Лютая боль в плече, точно ножом, пронзила всё его существо, и он лишился сознания.

Мысли его пробуждались так, как поздней осенью пробуждается день, мрак медленно, неохотно сереет, бледнеет, но не исчезает, как летом, точно от удара меча бога солнца, а растворяется в свете, смешивается с ним, так что не поймёшь, сумерки ли это или день. Вот так постепенно из кромешной тьмы беспамятства забрезжило сознание жизни.

«Я живу!» — сказала душа и постаралась вспомнить, что о себе знает. Долго-долго перебирала разные разности и наконец добралась до последних событий и замерла, точно охотник, увидавший зверя.

Нет, разобраться в наступивших после осады Луцка событиях, чередовавшихся друг за другом, точно удары молота, она не в силах. Она живёт, это правда, а вокруг мрак, скорее сумрак. Но ведь после сумерек наступает ночь…

Ночь! Она охватывает его со всех сторон. Тысячами слепых глаз заглядывает в сердце, подходит всё ближе, ближе. Только и свету, что в нём, но он меркнет, меркнет, и остаётся лишь искорка. Неужто погаснет и она? Но здесь совсем рядом, он чувствует, к нему рвётся какой-то другой свет, взгляд чьих-то глаз! Блестящих, больших, в которых трепещет живая душа. Он не видит их, но чувствует. Глаза тут, около него, они ищут его взгляда, впиваются в его крепко сжатые веки, проникают в сердце и вместе с ним ритмично моргают, словно помогают его биению. Кто это? Кто?

Андрийко раскрыл глаза.

Сон это или явь? Она здесь! Откуда? Каким образом? Может, он тоже на том свете, или… Офка! Этот символ красоты, которого Мартуся называет Змием… А он, он любуется, не может оторваться от ослепительной красоты этой женщины, и его душа и тело купаются в блаженном очаровании, которое исходит от неё, хоть и знает о её лживости, притворстве и злобе.

«Так вот и гляди! — заскребло у него на сердце. — Что осталось от правды, благородства, верности, которые сверкали, подобно солнцу в душе? Ничего! Померк блеск, развеялись высокие мечты… благородство, правду, верность продали за деньги, честолюбие, наживу, а порой и глупость… пал сумрак… Мерзость, гниль, себялюбие, глупость. Осталась красота Змия Горыныча, красота дурманящего цветка мака, но всё-таки красота…»

Молниеносно, точно в горячке, закружились мысли. Рука юноши дёрнулась, словно хотела разорвать морок видений, в которые не хотелось верить… И в тот же миг безумная боль пронзила всё его тело, в памяти всплыли последние минуты охоты.

Андрийко пришёл в себя.

— Что со мной? Где я? Кто ты? — спросил он, глядя в вернувшие ему жизнь глаза.

И услыхал низкий мягкий бас, который с укором заметил:

— Видишь, я говорил, что разбудим… Но ты, Офка, упряма, как всегда. Чего доброго, ему станет хуже.

Глаза, в которые смотрел Андрийко, загорелись огнём.

— Думаешь, Грицю, станет хуже? Нет, не станет. Ему пора ужинать. У него ведь нет никакой раны. Мы же к нему не прикасаемся, а только смотрим, не повредят же ему наши взгляды!

— Мои, конечно, нет, но твои… сама знаешь! — весело воскликнул мужчина, и чарующие глаза заслонило изрытое морщинами добродушное и одновременно грозное лицо старосты.

— Кердеевич, — прошептал Андрийко и тотчас решил, что он у него в плену. Однако эта мысль не вызвала ни смущения, ни раздражения.

«Плен? Пустяки! Me всё ли равно — жить в большом или малой тюрьме? Какая разница, я ли буду убивать себе подобных или меня бросят в яму? Откуда мне известно, враги или друзья были те, с кем я скрещивал меч? Кто знает, может, отступничество Кердеевича не хуже и не лучше великопанскнх затей Свидригайла или велико— литовских намерений Сигизмунда? Мои же мечты, замыслы и стремления совсем другие, они не от мира сего, это либо вчерашние воспоминания, либо завтрашние начинания, но не всё ли равно…»

— Добрый вечер, рыцарь! — заговорил тем временем Кердеевич. — Ты узнал меня, значит, горячки у тебя нет. Выпей-ка это, сразу полегчает.

И староста протянул Андрийке чару вина с кореньями и какой-то приправой. Напиток быстро вернул силы, юноша зашевелился, сел, и его взгляд встретился с чёрными быстрыми глазами красавицы и застыл на снежно— белой, до половины обнажённой груди.

— Здравствуйте, досточтимые господа! — приветствовал их Андрийко. — И простите, что незваным, непрошеным попал в ваше село. Никогда не думал, что здесь, среди земель Гольшанских… по эту сторону, под властью Свидригайла…

— Разве одно другому мешает? — улыбаясь, спросил староста. — Война войной, волость волостью, по сю ли сторону или по ту.

— Волость да, но вы…