Сумерки

Никогда, даже после своего возвращения из Чарторыйска, Грицько не выглядел таким разбитым и угнетённым, как сейчас. Вместо полупанциря на нём был какой-то старый лосёвый изодранный кафтан, на котором оружие расписало всякие узоры. Грязь покрывала его худые сыромятные постолы и короткие кожаные штаны. На боку болтался меч с обломанным окрестьем, на плечах — промокший сагайдак с двумя или тремя заржавленными стрелами и натянутым луком. Видимо, не было времени или охоты отпустить тетиву, и лук утратил свою силу и упругость. Неумытое, заросшее чёрной бородой лицо было хмурым и чумазым, руки — точно мать сыра-земли в осеннюю пору, облеплены грязью и кровью. Увидев в таком виде своего прежнего слугу, Андрийко так и ахнул.

— Грицько! Что с тобой? Где ты так вымазался? — воскликнул он.

— Где? По белу свету мыкался, боярин! Сейчас осень, грязь, крутом беда, вот я и приноравливался. Вражья нечисть, голь перекатная, нерадивость, сумерки жизни, надежд и пусть всё идёт к дьяволу вместе со мной!

Андрийко невольно побледнел, словно что-то укололо его в сердце.

— Ты из Чернобыля? — спросил он.

— Ну да! Но я не про то говорю. В Чернобыле все о порядке. Князь Нос частенько наведывается к вдове н сиротам покойного боярина, дети растут, здоровы, правда, не больно весёлые. Уж очень добрым был боярин Микола, чтобы так быстро его забыть…

— А ты словно на что-то сердишься?

— Как же? Два года тому назад Михайло Юрша защищал Луцк, боярин Микола осаждал Перемышль, а нынче вы с воеводой печётесь о Киеве и рады-радешеньки, что есть хоть кусок хлеба…

— Что ж? — ответил неуверенно Андрийко. — Мир перестроить мы не смогли, остаётся жить надеждой, что наши дети или внуки дождутся народной свободы…

— Надеждой? Скорей самообольщением! Надеждой не убьёшь и мухи! Нам не надежды нужны. Мы положились на Свидригайла, другие на Сигизмунда, и всё попусту. Побьёт ли Несвижский Бучадского или Сигизмунд Свидригайла, мужик всё равно остаётся тем, кем был. Ведь надеялся же великий князь победить, с трёх сторон шли на Польшу враги, и что получилось? Заремба один-одинёшенек скрутил ему голову…

— Заремба, говоришь?

— Да. Я нашёл у него письмо от князя Семёна Гольшанского, из которого узнал, что каштелян обо всём договорился с Сигизмундом.

— Как же ты напал на след Зарембы? Откуда досталось тебе в руки его письмо? Кто тебе его прочитал?

Дрожа за судьбу своего незаконного брака, Андрийко живо заинтересовался, зная и опасаясь влияния Зарембы на княжьи дворы. Прежде чем начать свой рассказ, Гринько тяжело вздохнул и наконец промолвил:

— Как я раздобыл письмо? В кармане Зарембы! Спрашиваешь, как я напал на его след? Возвращаясь из Незвища…

— Ты был в Незвище?..

— Ага, был! — торопливо, словно между прочим, кивнул Грицько и продолжал. — Я повстречался с ним на узкой тропе в лесу, он ехал с двумя шляхтичами, ну, потому у меня и письма.

— Что же, он вручил тебе их по доброй воле?

— Не совсем! Не знаю, отдал ли бы он их так или нет, ведь я не спрашивал, просто всадил ему поскорее в глаз стрелу…

— Ах, значит, ты убил его? — воскликнул Андрийко и, сорвавшись с места, забегал по комнате.

— Да! Тогда его товарищи набросились на меня, и мы долго бились. Однако на меня напала такая ярость, что я убил обоих шляхтичей. К счастью, у меня было оружие, иначе кто знает, чем бы кончилось дело. Чего же ты хочешь, боярин? Я обещал Зарембе стрелу, надо было выполнять обещание. Жаль только, что не убил полгода тому назад, не случилось бы и переворота в Ошмянах…

Грицько умолк, и Андрийко приостановился.

«Почему он молчит? — спрашивал про себя молодой боярин. — Почему не рассказывает о Незвище? Смерть Зарембы облегчала положение всех: его, Офкино и даже Свидригайла… Почему же так сердится Грицько? Неужто Кердеевич?..»

Что-то сдавило ему грудь и подкатывало к горлу. Он подошёл к сидящему Грицько и заглянул в подёрнутые грустью глаза, словно хотел найти объяснение тому, что не произнесли ещё уста.

— Говори! — промолвил он сдавленным голосом. — Ты был в Незвище… что там случилось? Ты молчишь? Говори! Ради мук и крови Христа спасителя, говори! Ты знаешь, что я собираюсь туда.

Грицько опустил глаза и уставился в стену, словно впервые её увидел.

— Нечего тебе туда ехать, боярин! — сказал он наконец.

Смертельная бледность разлилась по лицу Андрия.

— Грицько, — протянул он слабеющим голосом, — не мучь меня, смилуйся. Ты ведь знаешь, что там моя жена и ребёнок…

Грицько закрыл лицо руками и хрипло сказал:

— Нет там уже никого. Тяжело коснулась тебя рука господня, боярин. Но ты…

— Как же? Кердеевич…

— Нет! Смерть взяла обоих — тебе на горе и печаль, им на вечное блаженство…

Что-то замелькало в глазах, казалось, толпы врагов замахали топорами, сулицами. Кто-то вырвал из груди сердце, сдавил горло железными когтями… И Андрийко без стона свалился на пол…