Недаром Мешканов не умел говорить о финале второго акта «Крестьянской войны» без дилетантского волнения и слез на глазах. Недаром Поджио вложил весь свой декоративный гений в зловещий лунный сумрак хаоса пьемонтских ущелий, скал и потоков, среди которого, как цветы смерти, поднялись от земли к небу клятвы возрождения и мести: стихийный вопль сиплого голоса, требующего хлеба в пустую утробу свою; кашель и чахоточный стон нагого бесприютного холода, который устал напрасно просить себе, как милости, места у печей жизни и с яростью зимнего волка бросается на каждого, кому тепло в уютных стенах под непротекающею крышею; звериный вой женщин, одетых рубищем, бессильных питать полумертвых младенцев своих безмолочными, высохшими грудями, готовых в отчаянии материнской зависти и ревности вцепиться зубами в горло каждой пышнотелой самке, что лелеет толстых детенышей своих под шелковыми одеялами в люльках красного дерева, отделанных перламутром. Крестьянин с звонкою косою, огромный и грозный, как воплощенная смерть, тенором, гудящим, подобно зловещему крику филина, проклинал сеньора, который закрепостил его квадрату истощенной земли, величиною годному разве на могилу для своего пахаря. Он топал ногами и ревел на свирепого лакея-управляющего, взывал о казни сборщиков податей, о пожаре — на гумно попа, о грабеже церковной ризницы. Израненный инвалид поднимал костыли свои, хрипя о мести тем, кто безвременно и напрасно искалечил его, — деревенского парня, насильно оторванного от мирного труда и пронизанного стрелами в нелепой войне двух сеньоров за пустырь, на котором нельзя рассеять даже меры гороха. Жены, опозоренные правом первой ночи, рвали на себе волосы и вопили в позднем бешенстве воскресшего стыда:
Дайте нам видеть кровь тех,
Кто осквернил нам любовь и семью,
Кто отнял нашу чистоту
У мужей, для которых мы ее сберегали!
— Вы увидите ее! — гремел со скалы Фра Дольчино, подъемля боевой топор, рассыпающий в синем сиянии ночи полосы и искры стальных молний. — Вы должны ее увидеть! Сегодня же потечет она рекою в смелом и правом бою!
Сплотимся, как тучи, в грозе и силе!
За нас — Бог и правда!
Кто против нас — зверь!
Осушите слезы! Довольно вы просили!
Повелевать должны мы теперь!
— Я буду мстить за мою вытоптанную ниву!
— Я — за сожженную хижину!
— Я — за мои увечья и побои!
— Я — за кашель, в котором я выплевываю свои легкие!
— Я — за сестру, изнасилованную епископом Райнери.
— Я — за невесту, зачахшую в его гареме.
— Долой десятину! долой налоги!
— Долой заставы и пошлины!
— Долой ростовщиков и проценты!
— Долой сеньоров и попов!
— Отрясаем от ног своих прах развратного Рима!
— Смерть папе! Он продал Христа сеньорам и богачам!
— Анафема иудам распятого народа!
— Анафема иродам и пилатам его!
— Не знаем мы власти иной, как от Бога.
— Народ во Христе, и в народе — Христос!
— Лишь Он, Иисус, наш король на земле и на небе!
— Мы в бой пойдем под знаменем Его!
Фра Дольчино
Да! Клянемся не знать иной власти,
Кроме правды, которою дышит к народу святыня небес!
Да не будет между нами старших и меньших!
Мы все равны, мы все братья и сестры,
И нет над нами гордой воли вождя!
— Да не будет! да не будет! — грохочут вместе с трубными взрывами фанатические голоса апостольских братьев.
— Погибель каждому, кто захочет быть выше других!
— Пусть умрет он смертью попов и сеньоров, обреченных нами мечу!
— Пусть сгорит его хижина и нива, как замки и церкви, обреченные нами огню!
— Пусть изгладится его имя в народе!
— Кто захочет быть выше нас, тот против нас!
— Наш вождь — буря Духа Святого,
Зовущая искать свободы в борьбе!
— Наше знамя — имя Иисуса,
Который трудился и был нищий, как мы!
— Так хочет Бог! Так хочет Бог!..
Фра Дольчино
Чистые жены, отрекшиеся от соблазнов плоти!
Святые сестры патаренов, не знающие мужей!
Подруги, равные нам подвигом и правом!
Поднимите знамя, вытканное вами
В бессонных мечтах о боях, сокрушающих цепи,
О крови, смывающей с мира позоры неправды,
О солнце свободы, что — там — глядите! молитесь! —
На алом востоке
Для нас зажигает победы зарю!
— Знамя!
— Солнце!
— Победа!
— Свобода!
— Так хочет Бог! так хочет Бог!