Сумерки божков

— У меня нет решительно никаких оснований отменить «Крестьянскую войну», если вы ее не запретите. Force majeur может лишить меня только сборов, но добровольным отказом я поссорюсь со всею труппою — Берлогою, Наседкиною, Нордманом, даже муж будет против меня… Это — лучше закрыть лавочку. Потому что публика станет на пострадавшую сторону, и репутация театра погибнет. У нашего дела есть традиции, есть направление. Перед гласною неодолимою силою я не могу не согнуться, но тайного компромисса мне никто не простит.

Генерал сделался строг.

— Так что вы предпочитаете поссориться со мною?

— Даже до того, ваше превосходительство. Или запретите, или мы будем играть.

— Я совсем не хочу, чтобы за границей рисовали меня в карикатурах и писали обо мне, будто я испугался каких-то там фаготов или тромбонов!

— А я, ваше превосходительство, совсем не желаю, чтобы карикатура увековечивала меня в роли местной Жанны д’Арк, спасающей вас от «Обуха» ценою какого-то музыкального харакири. Вы меня извините, ваше превосходительство, не мое дело критиковать ваши усмотрения, но давление, оказываемое «Обухом» на вашу волю, представляется мне возмутительным.

— Μ-me Савицкая, я уже имел честь объяснить вам…

— Дайте нам, по крайней мере, однажды сыграть «Крестьянскую войну». Дайте публике видеть, что она представляет собою, и затем — уж если она окажется так преступна — вы можете покончить дело просто, без всяких запретов и неловкостей для вас и для нас.

— То есть?

— Очень просто: полицеймейстер не подпишет новой афиши, — только и всего…

— Гм? А вы на первом спектакле скандал устроите?

— Виновата, ваше превосходительство, но вы ошибаетесь в распределении ролей: это нам грозят скандалом, а не мы грозим…

— Принять вызов к скандалу — уже значит в нем участвовать.

— От кого вы ждете скандала, ваше превосходительство? За постоянную публику театра и за студенчество я ручаюсь…

— Однако мне пишут, что готовится демонстрация?

— Ее не будет.

— На вашу ответственность?

Елена Сергеевна подумала и сказала:

— На мою ответственность.

— Храбро.

— Я уверена, что если бы даже предполагалась демонстрация, то достаточно мне попросить студенчество, чтобы пощадили театр, — и пощадят.

— Храбро, храбро.

— Но, ваше превосходительство, если вы ждете скандала со стороны «Обуха» и компании, то, конечно, мне туг остается только умыть руки. На этих господ я ни малейшего влияния не имею… да и не желаю иметь, — должна вам сознаться со всею искренностью.

— То-то вот и есть! — проворчал генерал-губернатор.

— Но, ваше превосходительство, я не понимаю логики, по которой театр должен отвечать за скандал, ожидаемый от «Обуха» и черных сотен? Вы хотите наказать за скандал не скандалистов, но жертву скандала. Помилосердуйте. Ведь нам же после того станет жить нельзя.

— Chère dame, вы не хотите меня понять. Я никого не хочу наказывать ante factum ^[291]. Мне все равно, с чьей бы стороны ни затеялся скандал. Раз его не было, я не имею ни права, ни желания карать за намерение. Но мне говорят: будет скандал. Я обязан предупредить и устранить предлог к скандалу. А будут ли скандалить студенты или черносотенцы — мне все равно. Я не желаю скандала вообще. Я запрещаю его одинаково и налево, и направо.

— Так вот, ваше превосходительство: запретите скандал направо, а слева — я вам ручаюсь — его не будет.

— Да! Это вы говорите!

— Ваше превосходительство, — возразила Савицкая, помолчав: она видела, что генерал упирается уже не так твердо и попробовала доконать его новою атакою с неиспробованной еще стороны. — Вы опасаетесь демонстрации, которая, если бы даже случилась против ожиданий, может быть подавлена и прекращена в пять минут…

— Вы, кажется, полагаете, что это необыкновенно большое удовольствие для администратора — подавлять и прекращать демонстрации? — вставил генерал-губернатор замечание вскользь, с довольно добродушною ядовитостью.

Елена Сергеевна пропустила фразу его мимо ушей и продолжала:

—...А не боитесь, что, отменив оперу только потому, что она не угодна какому-то «Обуху», вы подчиняете и нас, и — уж извините — себя самозванной диктатуре людей с улицы!

— Ого?

— Поверьте. Вы, ваше превосходительство, всегда были добры ко мне, и сейчас мне обидно не только за самое себя, но и за ваш — еще раз извините! — авторитет, которому мы все привыкли подчиняться.

Генерал нахмурился.

— Сильно сказано, madame Савицкая.

Но та шла напролом и va banque ^[292]:

— Сегодня же весь город будет знать, кричать и трепетать, что, значит, «Обух» — сила всемогущая вне сравнений, если по первому слову «Обуха» даже полномочный генерал-губернатор спешит сотворить волю его, не разбирая, кто прав, кто виноват…

Генерал совсем наморщился и кисло пошутил:

— Елена Сергеевна! Не забывайте, что мы беседуем все-таки в некотором роде при исполнении служебных обязанностей!