Сумерки Дао. Культура Китая на пороге Нового времени

Второй тип – это классическая культура, отводившая первостепенное значение акту стилизации и типовым формам, в которых осуществлялась культурная практика. В области религии ему соответствует основа основ китайской классической традиции – культ предков, где объектом поклонения служила поминальноя табличка с именем усопшего. Близкими аналогами последней выступают такие традиционные атрибуты власти как скипетр жу и или посох настоятеля в буддийских и даосских сектах. (Интересно, что подвергавшиеся дискриминации этнические группы южных китайцев обычно использовали в культе предков статуэтки людей, то есть не могли превзойти уровень внешнего, «фольклорного» культа.) К этому же типу относятся и основные ценности собственно книжной традиции императорского Китая и ее хранителей – «людей культуры», исповедовавших самоуглубленность и целомудренную сдержанность в поведении, «неброскость» выразительных средств в искусстве. Этому же культурному типу соответствуют элементы иронии и гротеска и вообще игровое начало в искусстве – главный признак символического бытия «жизненной воли».

Третий тип – это эзотерическая традиция, указывающая на символическую глубину жизненного опыта, на интегральное единство человеческой практики, о котором свидетельствуют понятия «внутреннего ритуала», или «прежденебесного бытия» в религии и космологии, «изначального сердца», или сокровенной «подлинности» существования в философской мысли; в области изобразительного искусства оно представлено священными графическими композициями – зримыми символами внеобразной «подлинности» бытия, воплощенной в «древней воле» бодрствующего, извечно пробуждающегося сознания. В классическом искусстве Китая она соответствует слиянию символического и натуралистического аспектов художественного образа, что свойственно высшему, «одухотворенному» и «свободному» стилю в каллиграфии и живописи. Данный культурный тип составил исходное условие и высшее призвание традиции «людей культуры» в позднем императорском Китае.

Нетрудно видеть, что указанная иерархия культурных типов выражает ступени последовательной интеграции внутреннего и внешнего в человеческом существовании. Главная коллизия простонародной культуры, тяготеющей к экстатической стихии праздника, – это «перевертывание» ценностей, опасная и упоительная встреча с чужими и враждебными силами. В классической культуре внешнее опознается как свидетельство символической матрицы культуры, отблеск безначальной «жизненной воли». Страх бездны сублимируется здесь в стилизации поведения. Наконец, в эзотерической традиции символы, проистекающие из внутреннего опыта, непосредственно переходят в образы внешнего мира, сообщая культуре качества бессмертной сверхличности. Эти внешние формы носят характер фрагмента, что обусловило на удивление непринужденное сосуществование экспрессивной стильности и натуралистической достоверности в «большом стиле» китайской традиции.

Единство культурной традиции Китая основывалось на посылке о символической природе культурных форм, или, что то же самое, принципе недвойственности внешней формы и внутреннего предела формы в форме-типе, которая находит свое завершение в Пустоте, пределе всех пределов. Благодаря же иерархическому строю культурной практики ученая элита империи могла считать народные культы и верования грубым суеверием, не впадая при этом в религиозную нетерпимость, более того – воспринимая фольклорных богов как неизбежную и даже необходимую иллюзию. Так в китайской традиции оправдывалась необходимость и даже в своем роде абсолютная ценность искусства – этого мира иллюзий, сообщающих о глубочайшей правде жизни.

Основополагающая метафора китайской традиционной культуры – это пустотная «единотелесность» мира, которая придает каждому индивидуальному бытию характер законченного типа как сущности двух пустот или результата взаимного само-опустошения конечного и бесконечного. По той же причине природа и культура в Китае совпадают именно в полноте своих свойств, причем художественные образы в китайской традиции почти всегда несут в себе явственный элемент гротеска и стилизации, ибо эти образы запечатлеваются в момент их само-трансформации, перехода в инобытие.