Сумерки Европы

И пусть уже подъ новыми широтами будутъ новые люди заново творить дѣло человѣческое, заново созидать, бороться, преодолѣвать, радоваться, скорбѣть; новыя будутъ цѣли, новыя задачи; новые образы будутъ манить новыя поколѣнія; новыя столкновенія и новый рокъ будутъ влечь ихъ къ инымъ безднамъ, и по дорогѣ своихъ восхожденій и паденій они будутъ творить новыя цѣнности, выковывать новые характеры, по новому наслаждаться и по новому отравлять жизнь. Зрѣлые участники зрѣлой культуры, мы не будемъ возлагать на нихъ ребяческихъ упованій, — что они разрѣшатъ задачи неразрѣшимыя для насъ и устранятъ наконецъ изъ жизни насиліе, угнетеніе и печаль; ибо мы знаемъ, что разрѣшеніе задачъ, когда оно дается, означаетъ лишь замѣну ихъ новыми. Но мы также знаемъ, что въ процессѣ разрушенія и крушенія, въ процессѣ преодолѣній и претвореній, одни поколѣнія топчутся на мѣстѣ, другія созидаютъ и творятъ и обогащаютъ души свою и грядущихъ поколѣній. Творятъ въ вѣчномъ трепетѣ духовнаго эфира, въ неизбывномъ распадѣ вѣчно становящейся матеріи — нетлѣнные образы и оформленія. Пусть же свершается переходъ къ новому.

Не довольно ли для старой Европы, не исчерпала ли она всей радужности своей игры. Не будетъ ли настойчивость отстоять и продолжить — не будетъ ли хваткой умирающаго, загроможденіемъ пути для новой культуры. И это — послѣ такого полнаго, блестящаго существованія, какой свѣтъ видѣлъ не часто. Не закончить ли главой небывалой доблести, неповторимаго напряженія человѣческихъ умовъ и характеровъ, поверженныхъ въ кровавое отчаяніе и смертельный ужасъ, — эпоху творческую и побѣдоносную. Не кончить-ли трагическимъ воплемъ неуслышаннаго отчаянія — возвышенную оду неповторяемой величавости. И затѣмъ уйти, уйти въ тѣнь мелкопомѣстнаго бытія, уступивъ безъ напрасныхъ и жалкихъ попытокъ, способныхъ только унизить отзвучавшую эпопею, поле дальнѣйшей жизни — другимъ.

Но закончилась ли эпопея, завершился ли внутреннимъ предопредѣленіемъ кругъ творческихъ возможностей. Вѣдь не извнутреннимъ процессомъ погасло созиданіе въ Европѣ, а насильственнымъ путемъ подорванъ еще устремлявшійся напоръ. И если такъ, то не малодушіемъ ли было бы оставить поле творческихъ возможностей неисчерпаннымъ до конца; не отреченіе ли это было бы отъ основного завѣта ново-европейскаго духа. Пусть другія поколѣнія другихъ народовъ произносятъ приговоръ, если окажется, что наши усилія оказались произведенными впустую, или — что хуже — имѣли лишь задерживающее значеніе. Это будетъ нашимъ рокомъ, рокомъ эпигоновъ: завѣтъ безотказнаго напряженія доосуществлять въ такое время, которое не способно уже привести къ созиданію. Если таковъ рокъ, его придется испытать до конца. Но мы его не знаемъ. Задача стоитъ — ее надо разрѣшать.

* * *

Но стоитъ ли задача; не проявилъ ли великій упадокъ военнаго и послѣвоеннаго времени безнадежности ново-европейской культуры, ея внутренней порочности и обреченности.

Быть можетъ, слѣдуетъ принять разгромъ не только какъ фактъ, но и какъ знаменье, и не только не печалиться его свершенію, но радоваться его свершенію заблаговременному, спасительному для будущихъ поколѣній; не только не подыматься противъ судьбы въ стремленіи удержать разрушающееся и возстановить разрушенное, но идти навстрѣчу разрушенію, принять и докончить его, осознавъ ею обоснованность и законность. Гибельная стихія сама себя подорвала; познавъ ея гибельность, не слѣдуетъ ли довершить ея дѣла — въ зломъ процессѣ искореняя злое начало, творя благо завершеніемъ гибели зла.