Сумерки Европы

Мало того, не трудно усмотрѣть, что идея національнаго государства, именно, въ отношеніи къ національному принципу приводила здѣсь къ неизбѣжнымъ отрицательнымъ явленіямъ, къ его явному попранію. Въ Италіи этихъ національно-отрицательныхъ явленій не было, но не слѣдуетъ забывать, что она и не доосуществила своего національнаго выдѣленія, оставивъ рядъ этнически-родственныхъ земель въ составѣ чужихъ государствъ. Но вотъ уже въ Германіи идея національнаго государства привела къ національнымъ притѣсненіямъ датчанъ, поляковъ, французовъ, притѣсненіямъ, вполнѣ логически изъ нея вытекавшимъ. Особенно характерна въ этомъ отношеніи судьба Венгріи. Здѣсь съ примѣрной наглядностью проявляется, какъ на принципѣ національности построенное государство приводитъ къ національному преслѣдованію тѣхъ инородцевъ, которые оказываются въ его сферѣ, — будь то славяне, румыны, хорваты (а не оказаться инородцамъ въ составѣ восточно-европейскаго или юго-восточно-европейскаго государства, какъ выше было указано, невозможно). И какъ же можетъ дѣло обстоять иначе, разъ государство должно строиться по признаку единонаціональности? Что же дѣлать съ необходимо вкрапленными въ него инородческими элементами, какъ не ассимилировать ихъ — не мытьемъ, такъ катаньемъ, — иначе вѣдь не будетъ единонаціональнаго государства? Этого не замѣчаетъ Милюковъ, какъ то по меньшей мѣрѣ причудливо сочетающій этническій принципъ для внѣшняго употребленія съ многонаціональнымъ принципомъ для употребленія внутренняго. Но логика историческихъ событій подобныхъ противорѣчій не терпитъ. Образовавшіяся въ XIX в. національныя государства проявили большую силу роста и прогресса, посколько явились образованіемъ государствъ болѣе высокой организаціонной формаціи, болѣе свободнаго, культурнаго строя, объединеніемъ слабыхъ въ сильное единство. Посколько же они дѣйствовали, именно, какъ государства національныя, они приводили ко внутренне-національнымъ притѣсненіямъ, что въ свою очередь вредно отражалось и на ихъ общегосударственной мощи и культурѣ, было источникомъ задержки и искаженія въ ихъ правовомъ и духовномъ строѣ.

Безспорно значительны положительныя стороны національнаго момента, упрощающаго отношенія, сберегающаго силы, уплотняющаго культурный процессъ. Но единонаціоналъность государства есть его счастье, его удача, — а не задача, неі цѣль которую ему надлежало бы преслѣдовать. Конечно, въ опредѣленныхъ конкретныхъ случаяхъ правильная политика будетъ руководиться соображеніемъ нежелательности чрезмѣрно увеличить разноэтническій составъ населенія, или нежелательности нарушить однородность даннаго населенія, — и откажется отъ пріобрѣтенія новыхъ земель, населенныхъ «инородцами». Изъ тѣхъ же соображеній въ опредѣленныхъ конкретныхъ случаяхъ мыслимо стремиться къ округленію своей страны землями, населенными родственными элементами. Но это можетъ быть только однимъ изъ частичныхъ соображеній политики, лишь при опредѣленномъ конкретномъ стеченіи обстоятельствъ получающимъ рѣшающій вѣсъ. Въ общемъ же руководиться идеей этнической государственности при этнической разнородности населенія значитъ — во внутренней политикѣ идти къ угнетенію, во внѣшней — рисковать нежизнеспособностью, неустойчивостью государственнаго организма.

* * *

Можно[5] думать, что и апологеты національнаго расщепленія государства иной разъ вспоминаютъ объ экономическихъ, географическихъ и прочихъ связяхъ населенія, иной разъ задумываются надъ той путаницей и реакціей, которую можетъ внести прямое проведеніе ихъ идеи. Но на такія сомнѣнія у нихъ имѣется готовый отвѣтъ и выходъ: пустъ сами націи рѣшатъ, какъ имъ устраиваться, въ какой имъ оставаться степени независимости или связности съ другими націями и съ цѣлымъ. Національное самоопредѣленіе путемъ плебисцита — такой отвѣтъ кажется уже вершиной свободомыслія, демократизма, политическаго идеализма.

Я не буду останавливаться подробнѣе на вопросѣ о томъ, что если такой выходъ примѣнимъ, напримѣръ, къ опредѣленію формы правленія въ предѣлахъ уже преднамѣченнаго государства или области, то менѣе всего онъ примѣнимъ къ опредѣленію самихъ предѣловъ государства или области, ибо ясно, что результатъ плебисцита и самоопредѣленія здѣсь всегда будетъ уже предрѣшенъ тѣмъ кругомъ населенія, въ которомъ онъ производится, и слѣдовательно результатъ плебисцита и самоопредѣленія предрѣшенъ уже до плебисцита и до самоопредѣленія.

Но оставимъ въ сторонѣ этотъ рядъ соображеній. Вопросъ долженъ быть поставленъ глубже и принципіальнѣе. Допуская даже, что предрѣшенія нѣтъ, а есть подлинный процессъ національнаго самоопредѣленія, можно-ли на этомъ успокоиться? Проявляется ли въ этомъ демократизмъ и свобода?