Сумерки империи

Из сообщений газет можно было сделать вывод, что вопреки утверждениям пессимистов, ситуация не так уж плоха. Похоже, что опасения знакомого мне лотарингского крестьянина не подтвердились: Базен прочно удерживает свои позиции. Сопротивление пруссакам нарастает, их повсеместно теснят. Одновременно делаются попытки заключить перемирие, и, в связи с этим проводятся опросы граждан. Правительство хочет понять, готова ли страна продолжить войну, или люди склоняются к заключению мира. Все это свидетельствовало о том, что правительство дееспособно, и в нем нет места всяким путаникам и честолюбцам, настаивающим на продолжении сопротивления лишь для того, чтобы продлить собственную диктатуру.

Размышляя таким образом, я не спеша шел по улице и неожиданно у дверей гостиницы заметил офицера, который был очень похож на Омикура. Ростом, осанкой и комплекцией он действительно напоминал моего друга, но это никак не мог быть Омикур, потому что на офицере была кавалерийская форма, а Омикур служил в пехоте. Однако в этом деле надо было разобраться, и я подошел ближе. В тот же момент кавалерист развернулся в мою сторону. Это действительно был Омикур!

— Неужели это ты!

Омикур бросился мне на шею и крепко обнял.

— В городском парке появились национальные гвардейцы и приступили к тренировке

— Значит, тебя не расстреляли?

— И тебя!

— Но ты же сделал все возможное, чтобы я мог спастись, вот я и спасся.

— А как же знамя?

— Знамя, конечно, у меня, но дело не во мне и не в знамени. Главное — расскажи, как ты сам. У меня до сих пор стоят в ушах окрик того пруссака "Verda!" и твой громкий шепот "Беги, я с ними разберусь". Ну и как ты разобрался?

— Никак. Они схватили меня и отвели на пост.

Я рассказал ему, как очутился на полуострове среди военнопленных, как потом был доставлен в Понт-а-Муссон для отправки в Германию, как меня этапировали в Ненкирхен, а также о смерти матери, о том, как меня встретила Сюзанна, и что сейчас я направляюсь в свой полк в Ренне.

— Ты едешь в Ренн? Ну нет, ты останешься со мной.

— И что я буду делать?

— Будешь вместе со мной служить в разведке. Я командую ротой конных разведчиков, которую сам же и организовал. В свою роту я беру только отважных, ловких и решительных парней. Ты полностью нам подходишь, и я тебя не отпущу.

— А как же мой полк?

— Я сам со всеми договорюсь. В нынешней обстановке все формальности отменены. Сделать тебя драгуном будет так же легко, как мне было легко перейти из пехоты в кавалерию. Этим занимаются военные комиссариаты, и я направлю на тебя официальный запрос. Хочешь стать капралом? Я своей властью могу присвоить тебе только такое звание, и, по правде говоря, после твоего приключения с тем жандармом ты его вполне заслужил. Но перед тем, как ты дашь окончательный ответ, я должен тебя предупредить, что служба у нас не сахар. Мы не вылезаем из седла, всегда находимся на пять, а то и на все десять лье впереди наших войск, питаемся чем придется, у нас нет ни палаток, ни столовых, и круглые сутки у нас происходят стычки с бесчисленными уланами, белыми кирасирами, красными гусарами и прочей легкой кавалерией. К тому же из-за наших шинелей нас нередко принимают за пруссаков, и поэтому мы иной раз попадаем под обстрел наших ополченцев.

— Ты меня убедил. Только учти, что никакого звания мне не надо.

— Это еще почему?

— По двум причинам. Во-первых, я его не заслужил. И во-вторых, потому что ты мой друг. Я не приемлю покровительства и уж совсем не переношу, когда что-то подозрительно смахивает на покровительство.

— Ладно, договорились! Прямо сейчас мы пойдем в префектуру, а завтра переберемся на левый берег Луары и отправимся в Блуа. Там находится моя рота. Армия сосредоточивается между Вандомом, Блуа и Божанси, а нас отправляют в Солонь. Мы должны вести наблюдение за пруссаками и по возможности разведать ситуацию вокруг Орлеана. Вот таким будет твой дебют. Думаю, жаловаться тебе не придется.

Я горел желанием узнать, каким образом Омикур, оставшись один в лесах Седана, где было полно прусских патрулей, добрался до Тура и стал капитаном и командиром роты конных разведчиков.