Сумерки империи

Этот последний вопрос я задал дрожащим умоляющим голосом. Вместо ответа Сюзанна схватила мою руку, сильно ее сжала, а ее взгляд так глубоко проник в меня, словно она хотела прикоснуться к моему сердцу и забрать его. По сравнению с этим порывом сухое и холодное согласие на брак могло бы показаться чем-то совсем незначительным.

— До завтра.

Всю ночь я мерил шагами комнату и мысленно пытался убедить мою мать в правильности принятого мной решения. Образ матери неотступно следовал за мной, и мне казалось, что она находится здесь, в комнате, и сидит в кресле рядом с камином. Мне даже казалось, что в ночной тишине слышатся слова, произнесенные с присущей ей интонацией. Например, я явственно слышал собственное имя, Луи, которое она всегда произносила особенно протяжно и мягко, как никто другой. А я приводил ей свои аргументы, упирая на то, что не собираюсь отсиживаться в тылу и ухожу на войну. Если родина в опасности, значит, я должен ее защищать.

Утром, не дожидаясь, пока откроется окружной призывной пункт, я отправился к одному знакомому офицеру, вытащил его из постели и поведал о своем намерении записаться в африканские стрелки.

В принципе это было совсем не сложно, но он охладил мой пыл, объяснив, что для начала меня отправят на сборный пункт в Алжир, где я буду проходить кавалерийскую подготовку, и уйдет на это не меньше шести или семи месяцев.

— Но разве через шесть месяцев война еще не закончится?

— Хочется на это надеяться.

— Значит, когда я стану хорошим кавалеристом, служить мне уже не придется. Ведь я собираюсь воевать не в Алжире, а в Пруссии. Я хочу пролить свою кровь на поле битвы, а не потеть в конюшне.

— Вы просто не понимаете, друг мой, что в армии пот ценится выше, чем кровь.

Но такое положение меня не устраивало. Надо было найти какое-нибудь другое решение. Командиром полка, в котором служил мой отец, был его старый товарищ полковник де Сен-Нере, навещавший нас в Куртижи, когда я был совсем еще ребенком. Он всегда с большой теплотой относился ко мне, хранил память о моем отце, и когда я жил в Париже, мне часто приходилось с ним встречаться. Недолго думая, я отправил ему телеграмму. В ней я обрисовал положение, в котором оказался из-за административных проволочек, и прямо заявил о своих намерениях.

Ответ от полковника пришел уже на следующий день. Он писал: "Я беру вас в полк. Будем воевать вместе. Нет необходимости ехать в Алжир. Воевать предстоит во Франции. Полк входит в состав Рейнской армии, туда вам и следует прибыть. Вы прирожденный кавалерист. В вас течет кровь д’Аронделей, и, значит, солдатскому ремеслу вы обучитесь за несколько дней".

Я решил не встречаться с Сюзанной, пока не придет ответ от полковника, а получив его, сразу помчался к ней.

— Я вчера весь день вас ждала, — сказала она, — а сегодня уже и не жду.

Не говоря ни слова, я протянул ей телеграмму.

Направляясь к ней, я не знал, какой прием она для меня приготовила, и оттого испытывал сильное беспокойство. Но вышло все так, как я и представить себе не мог.

— Мама, — обратилась она к своей матери, даже не взглянув в мою сторону, — я бы хотела отправиться верхом на прогулку с господином д’Аронделем, ты ведь разрешишь мне, не так ли?

Затем, обратившись ко мне, она произнесла:

— Если вы не против, то через полчаса я буду готова.

Я привык к ее сдержанности, но в этот раз ее спокойствие меня насторожило. Что оно могло означать?

— Куда отправимся? — спросила она, сидя на лошади.

— В Оссен.

— Почему в Оссен? Ведь дорога вся пересохла.

— Я хотел бы вернуться в то место, которое мы проезжали по пути в Бетаррам.

— Ах, вот как. Что ж, поедем в Оссен.

Я думал, что она хочет со мной поговорить, но мы целый час ехали бок о бок, так и не сказав друг другу ни слова. Боже, как она была красива, когда в своем платье амазонки и крохотной фетровой шляпке покачивалась в седле в такт движению лошади, а ее грудь при этом ритмично вздымалась.

Наконец мы добрались до того места, где во время поездки в Бетаррам она прижала свою ногу к моей.

— Вам это место ничего не напоминает? — спросил я.

— Вы думаете, что я забыла? Я никогда, слышите, никогда ничего не забываю. Давайте перейдем на шаг, так будет легче разговаривать.

После этих слов она бросила поводья и протянула мне руку.

— Господин д’Арондель, вы настоящий мужчина.

— Однако на сердце у меня неспокойно.

— У меня тоже, во всяком случае, мне так кажется, но зато с головой у меня все в порядке. Мое признание, возможно, вас удивило, но можете не сомневаться, оно было тщательно продумано. Когда объявили войну, я первым делом подумала о вас. Я решила, что эта война станет главным событием нашего времени, и мне захотелось, чтобы вы приняли в нем участие.

Наши лошади шли мерным шагом, соприкасаясь боками, мы были одни на этом открытом пространстве, и я все сжимал ее руку, которую она и не думала убирать.