Сумерки империи

За время нашего марша на Бельфор немцы укрепили оборонительные позиции и установили на них мощные осадные орудия. В результате противоположный берег реки превратился в неприступную крепость.

В течение трех дней, с 15 по 18 января, наши войска непрерывно со всех направлений атаковали немецкие позиции, но наша артиллерия ничего не могла противопоставить пушкам 240-го калибра, и взять мощные укрепления так и не удалось. Чтобы вывезти пушки на боевые позиции, нам приходилось тащить их по скользким заснеженным тропам, тогда как противник, сидя в надежных укрытиях, мог беспрепятственно обстреливать наши войска. Их гигантские снаряды выбивали огромные бреши в рядах французских войск, а наши снаряды разрывались, не долетев до их защитных сооружений, и не причиняли немцам никакого вреда. Французское командование несколько раз пыталось форсировать реку, но все эти попытки легко пресекались вражеской артиллерией. После неудачных атак наши солдаты возвращались на исходные позиции, но затем возобновляли атаки. Никогда еще французы не демонстрировали подобного упрямства.

В течение всех трех дней канонада слышалась непрерывно, лишь ненадолго затихая по ночам. Но и ночью нам не было покоя. Спали мы прямо в снегу, разводить огонь было запрещено, потому что опасались вражеских обстрелов. Мы находились на возвышенности, где злой ледяной ветер дул с удвоенной силой. Того, кто садился на камень спиной к ветру, моментально с ног до головы заносило снегом. Питались мы только галетами с сырым салом, а в качестве напитка использовали снег, растапливая его во рту. Но мы были рады и такому питанию, потому что знали, что полки, входившие в корпус генерала Кремье, тридцать шесть часов просидели вообще без еды. У наших лошадей не было ни сена, ни овса, и все трое суток я кормил своего коня сухими ветками. Непосредственного участия в боях я не принимал, и все это время был занят лишь одним: пытался спасти моего коня от голодной смерти.

Наконец угром 18 января начался отход наших войск, и вот тут-то все мы по-настоящему хлебнули горя.

XVIII

Генерала Бурбаки часто упрекают в том, что в ходе этой кампании он не проявил должного упорства. Утверждают, что если бы он в четвертый раз двинул свои войска на штурм, то выбил бы немцев с их позиций, тем более что противник уже считал сражение проигранным и намеревался снять осаду Бельфора.

Возможно, что так оно и есть.

Но никто не задается главным вопросом: были ли мы в состоянии в четвертый раз пойти на штурм?

Не следует забывать, что к тому времени даже немцы были полностью вымотаны и растеряли боевой дух, а ведь они были прекрасно обеспечены боеприпасами, едой и обмундированием, могли рассчитывать на помощь других частей своей армии и имели возможность организованно отступить на другие позиции. Чего же в такой ситуации можно было ожидать от нас, не обеспеченных ни едой, ни обмундированием, ни боеприпасами, измученных бесконечными маршами, холодом и лишениями, притом, что над нами, как дамоклов меч, висела угроза вражеского удара по нашим коммуникациям?

В течение трех суток мы отважно дрались на всех участках фронта, протянувшегося от Вилерсекселя до Шажея, но именно по этой причине мы были не в состоянии вступить в новое сражение.

Здесь необходимо принять во внимание самое важное обстоятельство. В нашей армии насчитывалось 125 тысяч человек, но реально участвовало в боях гораздо меньшее количество солдат и офицеров, и именно они практически не выходили из боев. Поясню, что я имею в виду. В течение всего сражения наш отряд занимал позиции на одном из холмов, и именно там я познакомился с одним офицером-артиллеристом, который командовал батареей, состоявшей из трех орудий. В течение дня эта батарея расстреливала от четырехсот до пятисот снарядов, а в ночные часы офицер занимался организацией подвоза новых снарядов и прочего имущества. Между тем, в километре от нас стояли еще несколько батарей, которыми командовали такие же офицеры, но эти батареи не произвели ни единого выстрела, и их командиры с удовольствием отправляли ненужные боеприпасы своему "взбесившемуся" товарищу. А еще я лично был свидетелем того, как во время атаки на Бетонкур именно сержанты вели за собой пехотные роты в то время, как офицеры отсиживались в натопленных домах.