Сумерки людей

— Считаю, доктор Беласко. Более того, могу утверждать это с полной уверенностью. Вы, подобно всем прочим апологетам насилия, полагаете, что вашу точку зрения подтверждает сама история. В смысле, что войны были всегда, а следовательно, они неизбежны. Пользуясь вашей же ребяческой мотивировкой, можно утверждать, что поскольку в истории человечества бывали периоды мира, то, следовательно, и мир неизбежен.

— Ага. В промежутках между войнами, — проворчал полковник Розен. — Мужчина — животное воинственное. А женщины — всего лишь особый вид болтливых сорок.

— Простите, но мы несколько уклонились от темы, — вмешался Мелькер. — Если вас, мисс Флавин, не затруднит, то все мы, без сомнения, с интересом ознакомились бы с той альтернативной системой, которую предлагает ваша группа.

— Не затруднит, — ответила девушка, не сводя пристального взгляда с полковника Розена. — Мы — гуманисты. И это говорит само за себя. Мы считаем, что у каждого человека существуют этические обязанности по отношению к себе подобным. Мы считаем, что ценность любой системы измеряется степенью уважения, проявляемого ко всем человеческим существам, а не только к членам привилегированного класса. И с этой точки зрения нынешняя система позорна и несостоятельна.

— Ах так! — командным голосом прогремел Розен. — Ну, если следовать такой логике, то давайте забьем коней — ведь они яиц не кладут!

Послышался сдержанный смех.

— Простите, полковник, — тут же вмешался Мелькер, — но вам было позволено пользоваться собственными определениями. Пожалуйста, мисс Флавин, мы вас внимательно слушаем.

— Первейшая наша задача, — подвела итог девушка, — заключается в уничтожении рабства и возврате к свободным демократическим институтам. В таком мертвом, сосредоточенном на подавлении всяких свобод мире, как наш, не может быть никакого прогресса — ни нравственного, ни технического. Когда задача эта в должном порядке будет решена, перед нами встанут другие проблемы — причем великое множество. Но с ними можно будет справляться по мере их возникновения. Мы никогда не согласимся с тем, что единственным стабильным обществом может считаться то, в котором сорок девять из каждых пятидесяти его членов низведены до позорного и омерзительного рабства.

Поднялось сразу несколько рук. Мелькер кивнул бледному молодому человеку в бордовом пиджаке:

— Прошу вас, мистер Оливер.

— Я, конечно, не философ и все такое, — нервно начал Оливер, — но мне показалось — тут говорили об уважении и тому подобном Ладно, предположим, мы отпустим рабов на волю. Мне, понятное дело, трудно такое предположить. Но я вот что хочу понять… Допустим, появится множество рассеянных по всей земле мелких хозяйств и не станет больших домов, как сейчас. О каком уважении и согласии пойдет тогда речь? В смысле — разве все семьи не передерутся друг с другом? А сейчас мы хотя бы держим всех в ежовых рукавицах — чтобы не передрались.

— Спасибо, мистер Оливер. Весьма ценное и интересное замечание, — елейным тоном отозвался Мелькер. — Кто попробует ответить. Быть может, вы, мистер Коллундра?

Уже вступавший в дискуссию смуглый мужчина встал со своего места и начал:

— Что ж, вы, мистер Оливер, конечно, тонко подметили. Трудно найти меру для оценки уважения и согласия. Или, скажем, счастья. И все же такая мера существует. На мой взгляд, это — эффективность использования жизненного пространства. Семьдесят с небольшим лет назад на Североамериканском континенте проживало сто восемьдесят миллионов человек. Сейчас переписей не проводится, но думаю, оттого числа осталась примерно одна восьмая. Я не навязываю немедленных выводов. Я просто предлагаю с помощью данной меры попробовать оценить превосходство одного образа жизни над другим. Полагаю, тут есть о чем задуматься.

— Вот и хорошо, — потирая руки, обрадовался Мелькер. — Теперь нам предстоит насладиться бесподобными всплесками остроумия. Прошу вас, миссис Максвелл.

На лице одной из матрон под маской косметики выразилось явное удовольствие.