Сумерки мира

И до сих пор на могиле той искры сыплются, и глухой стон расходится ветром по всему полю, чтоб пастухи…

ЧЕТ

Как всегда, был дерзок и спокоен,

И не знал ни ужаса, ни злости,
Смерть пришла — и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости.

— Итак, господин Вером, теперь вы знаете, кто мы. Когда мы придем к вам в следующий раз, вы должны будете прочесть над нами это Слово. Но помните — мы будем пытаться убить вас. Насовсем. И — я не хочу вас обманывать — скорее всего, мы это сделаем.

— Вы самоуверенны, молодой человек…

— К сожалению, нет. Знаки плохо держат Верхних. И единственная ваша возможность — успеть сказать Слово. Простите, господин Вером, единственная НАША возможность. Общая.

Варк меня забери… Впрочем, именно об этом речь. Вы знаете — я, Арельо Вером, убивал людей, но не обманывал их. И вы предлагаете мне поистине королевскую охоту — дичь и охотник меняются местами, и пусть время подскажет ответ! Я согласен. Где деньги?

— Вот.

— Тогда по рукам, господа с той стороны!

Рука его оказалась неожиданно сильной даже для варка…

НЕЧЕТ

— Хозяин! Не слишком ли много выпивки для одного человека?

— О ком вы, сотник?

— Вон о том типе в зеленом камзоле. Похоже, он сливает выпитое в ножны…

— Это не лучший способ самоубийства, сотник. Обидьте лучше меня — и я прощу вас за хорошие чаевые. Но обидеть господина Арельо…

— Кого?

— Вы, я вижу, человек новый… Как вы выразились — тип в зеленом камзоле?.. Господин Арельо, сотник, — это господин Арельо. Пьяным его не видел никто — как, впрочем, и трезвым. А сегодня он явно при деньгах, но небольших: иначе взял бы настойку Красного корня.

Профессионализм хозяина изумил любопытного сотника, вплоть до появления на свет двух золотых, рассеявших в трактирщике последние облачка сомнений. И он придвинулся поближе.

— Вы знаете, господин офицер, если намечается дело, где можно сломать шею или получить большие деньги — там всегда оказывается господин Арельо. Причем все вокруг ломают шеи, а господин Арельо получает деньги! Но они редко залеживаются у Арельо Верома!..

А дуэли! Тут года два назад новонабранные мальчики Толстого Траха спьяну обозвали его варком; так он сказал им, что против варков ничего не имеет, а вот пить в таком возрасте крайне вредно — и через минуту все пиво уже выливалось из распоротых животов. Говорят, ребята с тех пор бросили пить…

Сотник кинул хозяину еще одну монету и направился к худощавому мужчине в вытертом камзоле зеленого бархата, под которым наметанный глаз сразу угадывал кольчугу. У ног его примостился сонный бродячий певец, видимо, в ожидании подачки.

— Господин Вером?

— Да. Чем обязан?..

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БОЛЬШОЙ НЕЧЕТ

…Изгибом клинка полыхая в ночи,
Затравленный месяц кричит.
Во тьме — ни звезды, и в домах — ни свечи,
И в скважины вбиты ключи.

В домах — ни свечи, и в душе — ни луча,

И сердце забыло науку прощать,
И врезана в руку ножом палача
Браслетов последних печать.

Пятиструнный лей звенел под опытными пальцами, и спустившийся вечер присел рядом, рядом с сухопарым костистым мужчиной, привалившимся к массивному валуну и блаженно мотающим головой в такт нервным ударам. Левая рука легко скользила по изношенному, некогда лакированному грифу; и ветер тоже качнул встрепанной листвой, спугивая примолкших птиц — не звучали здесь чужие песни, ни теперь, ни ранее, когда он, ветер, был еще юным и теплым, совсем-совсем теплым, а люди… Люди, пожалуй, были такими же. Только песен не пели люди, молчали, хмурились, не такое тут место…

— Кончай ныть, Гро, — громко бросил кучерявый молодчик, обладатель невероятно пышных рукавов и невероятно жиденьких усиков. — Видишь, дамы наши раскисли, сейчас растекутся по лежбищу — и не с кем будет мне завести незамысловатую беседу!..

— Пусть поет, — вступилась за безразличного Гро одна из упомянутых дам, принявшая реплику кучерявого близко к сердцу, что весьма затруднялось чрезмерным вздутием ее провинциального бюста.

— У местных через три слова — похабщина, а тут городское, неоплеванное… Так что, Слюнь, жуй да помалкивай, а то я тебе дам больше, чем мечтал ты в сопливом детстве…

Ее тощая подружка, проигрывавшая защитнице и в комплекции, и в красноречии, ограничилась запусканием в перепуганного Слюня кривой обглоданной кости из слезящегося окорока.

Кость описала широкую дугу, и вечер еле успел увернуться. "Пой, парень, пой!" — шептал вечер, и изрезанные пальцы вновь тронули дрожащие струны…