Сумерки над Джексонвиллем. Лесной мрак

Шаги. Отворяется какая–то дверь. Звук бегущей из крана воды. Звук воды прекращается. Шаги в направлении моей комнаты.

— Он ушел. Они уверены, что Стефан виновен во всем. Только следователь еще немного сомневается. Ну и гадость же все это. Вспоминаю, с какими мыслями семь лет назад мы решили перебраться сюда. Покой, сельская местность, красивая жизнь… Сплошной идиотизм.

Некоторое время она молчит — похоже, размышляя о чем–то, потом продолжает:

— Знаете, я много думала о том, чем будет заниматься мой сын, когда вырастет. Не знаю почему, но, в результате, я всегда видела его за штурвалом парусника — с развевающимися на ветру волосами…

Она говорит: «мой сын» — значит, действительно была привязана к этому ребенку как к родному.

— … И в то же время где–то глубоко в душе у меня таилось предчувствие — жуткое предчувствие грядущего несчастья. Может быть, просто потому, что он был мальчиком. Мальчики намного слабее девочек, поэтому и умирают они чаще. А вообще я всегда боялась за него, боялась так, словно знала, что нечто злое — очень злое — постоянно наблюдает за ним, спрятавшись в темном углу. И это оказалось правдой. Его отобрали у меня.

Теперь уже она дышит заметно ровнее. Наверное, понемногу успокаивается.

— В один прекрасный день вдруг понимаешь: твоя жизнь — сплошные развалины, в которых ты совершенно запуталась. Но что тут поделаешь? Никто не властен над своей судьбой, ведь так? Вот вы, например: разве вы могли когда–нибудь хотя бы представить себе, что с вами такое случится? Этот город приносит несчастье — вот в чем вся беда. Нужно уехать отсюда. А Поль говорит, что это невозможно. Боится что где–то в другом месте уже не сумеет получить такой хорошей работы. Хоть душу Дьяволу продаст, лишь бы зарплаты своей не потерять. Ничего–то он не понимает. Решил, что в глубине души я ненавижу его. Пожалуй, так оно и есть: с некоторых пор я действительно его ненавижу. Так ведь часто случается, правда? Человек думает, будто очень любит кого–то, и вдруг осознает, что просто ненавидит его. Интересно, который час? Ужас, как быстро бежит время, когда впадаешь в отчаяние. Ну–ка, пора нам с вами одеваться.

Теперь — неумело одевая меня — она тихонько напевает какую–то мелодию; напевает так быстро и нервно, что я не в состоянии ее распознать. Должно быть, в силу своей неподвижности я кажусь ужасно тяжелой. Предпринимаю попытки хоть на миг стать полегче. Это жалкое пение — несчастная попытка изобразить веселость — удается ей плохо; бедняга Элен явно сдает, что называется, на глазах. Ну вот — я одета. Теперь мы едем в столовую.

Завтрак проходит в довольно угрюмой обстановке; остатки вчерашнего пюре и рыбные палочки. К счастью, я не слишком голодна. Элен совсем не разговаривает со мной — по–прежнему напевает уже порядком надоевший мне мотивчик, запихивая мне ложку с едой в рот. Я чувствую, как она взвинчена, напряжена, и меня никак не оставляет ощущение, будто она вот–вот сделает мне больно. Стараюсь жевать как можно быстрее, чтобы поскорей покончить с этой тяжелой работенкой. Никакого сыра, никакого десерта — кофе. Черный, крепкий, вкусный, но слишком горячий. Я обжигаю рот, не имея возможности даже выразить свой протест по этому поводу. Алле–гоп — и мы уже едем в библиотеку.

Мне очень не терпится, чтобы Иветта поскорее выздоровела, и я смогла наконец вернуться домой. Особенно после того, как услышала, что Поль считает, будто я за ними шпионю. Внезапно моя коляска замирает на месте. Что еще такое?

— Элен! Я как раз собиралась вам позвонить!

Ну надо же: мисс Совершенство, то бишь Клод Мондини собственной персоной; очень быстро и тихо она добавляет:

— Сегодня утром ко мне заходил инспектор, дабы узнать у меня подробности личной жизни Софи… Я, конечно же, сказала ему, что абсолютно не в курсе этих подробностей. Ведь каждый вправе жить так, как ему нравится, правда? Но обвинять Стефана в подобных вещах!.. Я сегодня ночью вообще не могла уснуть, так что Жан–Ми был вынужден заставить меня принять снотворное. Нет, это просто ужасно!

Затем она наконец перестает шептать и произносит вполне нормальным голосом:

— Значит, и о Лиз теперь заботитесь вы?

— Иветта подвернула ногу…

— Ах да, действительно; совсем забыла из–за всех этих событий, к тому же в воскресенье для подростков приют Сен–Жана устраивает игру с поисками сокровищ — обязательно нужно сходить, это будет просто превосходно; послушайте: если хотите, я могу немного покатать Элизу на свежем воздухе в качестве прогулки, а потом доставить ее к вам в библиотеку?

— Почему бы нет? Как вы смотрите на то, чтобы немножко прогуляться, Лиз?

С этой несносной болтуньей? Нет, спасибо. Я и не подумаю поднимать палец.

— Наверное, она уснула. Слушайте, я все–таки оставлю ее вам. Спасибо, и пока, мне пора бежать: уже опаздываю, — произносит Элен.

На по–о–о–о–о–мощь!

— Элиза? Эй, Элиза, это я — Клод; вы меня слышите?

Смирившись со своей участью, приподнимаю палец.