Сумерки над Джексонвиллем. Лесной мрак

Под оглушительный гром духового оркестра люди обступали ее все плотнее, их становилось все больше и больше. Вспомнился Марвин – он вечно подсмеивался над ее явной нечувствительностью ко всякого рода внешним факторам. Нет, нечувствительной она не была. Просто она была хрупкой и – исполненной решимости любой ценой сохранить свою весьма относительную уравновешенность.

Какого–то потного мужчину толпой плотно прижало к ней, и ее передернуло от отвращения.

– Саманта!

Она быстро обернулась, всматриваясь в окружавшие ее незнакомые лица.

– Саманта, дорогая!

Пронзительный женский голос; где–то совсем рядом, и знакомый. Мама? Саманта опять обернулась, но никому из окружающих и дела до нее не было. Мама сейчас в Майами, играет в бридж с приятельницами. Вдруг она почувствовала себя легкой, легкой, будто в невесомости.

– Потерялась, малышка? – прошелестел какой–то нежный мужской голос.

Саманта окаменела. По бокам у нее побежали струйки пота. Незнакомые люди вокруг во все горло распевали гимн Нью–Мексико. Голос вновь зазвучал – так четко, так близко и так знакомо:

– Дядюшка Джек о тебе позаботится…

Нет! Она заткнула уши, кусая губы, чтобы не закричать. Дядюшка Джек склоняется над ней в пропахшей мочой комнате, Дядюшка Джек кладет свои лапы на ее голое тело, Дядюшка Джек подносит ей к животу какую–то изогнутую железку, НЕТ!

Какая–то вымазанная сладкой ватой женская физиономия склоняется к ней:

– Вам плохо?

– Нет, я, все в порядке, небольшое головокружение.

Мерзкое головокружение, от которого блевать хочется, мерзкая проклятая гадость, которую какая–то чертова сволочь пытается заставить ее пережить вновь!

Стиснув зубы, сжав кулаки, Саманта двинулась вперед; она уже не ребенок, и плевать ей на Дядюшку Джека; она с удовольствием представила себе, как голова Джека Мортона разлетается на куски, как арбуз, и, продираясь сквозь потную толпу, мысленно цеплялась за этот образ – его мозги, размазанные по стене.

– Шлюшка поганая… – прошептал голос Джека, и в нем звучала угроза, и он был реален, словно чей–то язык, пытающийся заползти ей в ухо.

Саманта мысленно нажала на спуск, и рот Джека Мортона разорвало на кусочки. Пот побежал по бедрам, по животу, блузка приклеилась к телу. Вдруг она четко услышала, как кто–то хихикает.

Какой–то ребенок. Слева. Ребенок с бледной, землистого цвета кожей, с глазами дохлой рыбы, губами цвета крови. Это он хихикал. У Саманты было такое ощущение, будто все чувства у нее невероятно обострились – «патрульный синдром» – так объяснял когда–то ее инструктор по тактике ближнего боя, ветеран войны во Вьетнаме. Реактивация наиболее древних, на уровне рептилии, частей мозга, вызванная внутренним напряжением. Парни, которым не удавалось перевести себя в это допотопное, находящееся на самой грани сознания, состояние, подрывались на минах или позволяли противнику подойти сзади и перерезать им глотку.

Мальчишка делал вид, что поглощен парадом. Его белая рубашка была уляпана большими пятнами – красными и густыми. Он истерически смеялся.

Словно ангел на облаке, Сэм летела к нему на волнах своего гнева.

Толпа. Визгливые вопли. Орущие красные рты. Оглушительная музыка. Запах пота – сильный, удушающий. Нагромождение влажных горячих тел. Сэм почувствовала, что ноги у нее подгибаются. Какие–то тела, прижатые к ее телу, голова кружится, кружится, кружится, «идем, куколка, идем со мной». НЕТ, голова Джека Мортона вновь и вновь разлетается на куски, нажимать и нажимать на воображаемую гашетку, нажимать неустанно, и… ребенок исчез!

Сэм замерла у бровки тротуара. Мальчишки больше не было. Там, где он только что стоял, блестела на солнце какая–то лужица. Она наклонилась – в нос ударил резкий запах мочи. А с противоположной стороны улицы ухмылялось что–то желтое, довольное – грязной прорезью в мертвой плоти.

Пуститься вдогонку она не решилась. «Приведите нам поддержку, Сэм. Вы – наша последняя надежда». Она резко свернула в сторону и пошла, подчиняясь чувству долга: нужно выбраться из толпы. Цель – станция обслуживания Дака Роджерса. Где должен ждать ее черный «рэйнджровер». Нужно воспользоваться вызванной парадом неразберихой. И к черту Джека Мортона. Джек Мортон только что умер – наконец–то умер, совсем.

Уилкокс еще раз попытался связаться с Альбукерком, потом – с ФБР. Глухо. Никакой слышимости. Телекс вообще не включался. Факс упрямо твердил: «Неправильно набран номер». Уилкокс подошел к застекленной пирамиде, достал оттуда пару заряженных пистолетов и пару винтовок и положил все это на письменный стол. Плотно закрыл задвижку на входной двери, укрепил блокирующую ее металлическую перекладину. Закрыл задвижку на двери в коридор, где находятся камеры. Потом сел, сдвинул на лоб старенькую ковбойскую шляпу и принялся ждать, глядя на раскачивающуюся в зарешеченном оконце ветку сирени и стараясь не думать о том, что может твориться снаружи.