Я замолчала и стала смотреть на закатное солнце, которое, просвечивая сквозь редкие облака, было похоже на кипящее червонное золото. "Как мне вспомнить то, что так его волнует? - думала я. - Возможно, что для этого мне нужен какой-то импульс, подсказка, которая поможет мне проникнуть за этот занавес из плотной ткани лет?".
- А ты? Ты хоть что-нибудь помнишь, из той жизни? - спросила я, посмотрев на него. - Быть может, какое-нибудь твое, хотя бы мельчайшее воспоминание сможет что-то прояснить для нас обоих?
Он закурил и, немного помолчав, ответил:
- Да, конечно, я помню. Но это, как всегда, только самая суть, которую ты должна увидеть сама...
- А мелочи? Какие-нибудь пустячные детали, которые порой как ключ могут открывать для нас огромные двери в полный неожиданностей мир? Их ты помнишь?
- Пожалуй, нет. Хотя... Да, конечно... Это стихотворение, точнее одно четверостишье. Оно возникает в моей памяти, когда я думаю о тех годах. Но никаких подробностей о том, кто его написал и когда именно я его от тебя услышал, я не знаю.
- Так прочитай его мне, - сказала я и приготовилась слушать.
- Оно было написано на французском, так что не обессудь, если перевод, сделанный каким-то бездарем, окажется не достаточно хорошим, чтобы в полной мере отразить те чувства, которые ты вкладывала в этот отрывок, - сказал он и стал читать:
Я слушала эти стихи и смотрела на него, и в тот момент, когда он читал последнюю строчку, солнце вышло из-за облаков и, вспыхнув, на долю секунды осветило его лицо. И тогда я все вспомнила. Вся та жизнь, которая была столь важна для нас обоих, промелькнула перед моими глазами, за один миг.
- Я вспомнила! - воскликнула я. - Теперь я все вспомнила!
Я сжала его руку и, волнуясь от только что увиденного, стала рассказывать.
***
Сначала я очень коротко поведаю тебе небольшую предысторию. Это для меня важно, так как в ней снова участвуют мои родители. Представь себе Россию во второй половине ХIХ века, как раз в те времена, когда я, еще живя в другой своей жизни, занималась делами о доходных домах и ждала из заграницы своего блудного сына. Вот на это-то время и приходится молодость моей мамы - дочки состоятельных родителей, светской столичной барышни, будущее которой всем видится, как некий светлый путь сплошь усеянный лепестками роз.
Еще в совсем ранней юности она влюбляется в моего нынешнего отца - молодого подающего надежды военного, который, не имея ни гроша за душой, не может предложить ей ничего более серьезного, чем пламенные признания в любви и разговоры о побеге из дома. Они изредка тайно видятся, ведут оживленную страстную переписку, и их взаимная увлеченность друг другом становится столь сильна, что ее родители решают избежать назревающего скандала и, спасая себя и ее от излишних сплетен, все вместе уезжают в Париж, где и обосновываются на всю оставшуюся жизнь.
Постепенно ветер, дующий с Сены, высушивает потоки слез, льющиеся из ее глаз, письма в Россию отправляются все реже и реже, и, наконец, по прошествии всего трех лет благотворный воздух Франции вкупе с разнообразными светскими развлечениями заставляет мою мать полностью забыть о когда-то желанном молодом офицере. Ее мечты о побеге из дома кажутся ей теперь детским сном и глупым капризом, а юношеская увлеченность сменяется любовью к богатому парижанину, который незамедлительно делает ей предложение.
Итак, она удачно выходит замуж и рожает двоих детей, старший из которых сын, образ которого я отчего-то никак не могу разглядеть, а младшая, особенно любимая дочка - это я.
Вот с этого-то, собственно и начинаются мои воспоминания, которые я уже вижу гораздо более четко и детально.
Мне вспоминается, что в детстве я много болела. Это были времена зарождения медицины в современном понимании этого слова, и с моей болезнью люди еще не научились бороться ...
***
- Что ты имеешь в виду? - прервал он мой рассказ вопросом. - О какой болезни ты говоришь?
- Знаешь, - сказала я, закрыв глаза, и, пытаясь получше разобраться в своих видениях, - кажется, у меня был какой-то редкий порок сердца, при котором не живут дольше двадцати пяти лет. Все мои родные это знали и, будучи готовыми к моей ранней смерти, воспитывали меня соответствующим образом.
- Каким? Говорили тебе, что ты однажды умрешь?
- Наверно, да. Я знала, что не должна много бегать, играть так, как играют другие дети. Потом готовилась к тому, что никогда не выйду замуж, и не буду иметь детей. Так было до тех пор, пока примерно лет в восемнадцать я не встретила тебя.
- И это все изменило?
- Да, для меня началась совсем другая жизнь.
- А как ты там выглядела? Какое у тебя было лицо?