Сумерки в полдень

— Насколько я понимаю, от меня он ничего не хотел, — ответила она, явно наслаждаясь произведенным эффектом. — Он сказал, что его замучила совесть: обещал, мол, дать письмо, которое открыло бы мне и вам двери его дома в Лондоне, но не дал, потому что помешали разные, не зависящие от него обстоятельства, и мать, с которой он встретился, сказала ему, что Хью поступил не по-джентльменски. И вот он привез это письмо, и, между прочим, очень хорошее письмо. Он называет в нем вас и меня своими «добрыми русскими друзьями», которым он «многим обязан».

— Но как мог Хэмпсон узнать, что вы остались в Берлине? Даже я не знал об этом…

— А он ведь не знал, что ваш Двинский распорядился отправить меня в Лондон. Он думал, что пока вы в Германии, я тоже здесь.

— Надеюсь, передав письмо, Хэмпсон оставил вас в покое, — сказал Антон, вспомнив упрек Володи Пятова после того, как Антон рассказал ему о прогулке с англичанином на пароходе по Шпрее.

— Не надейтесь, — быстро проговорила она, и в ее карих глазах вспыхнули лукавые искорки. — Он спросил, свободна ли я вечером, и, узнав, что свободна, тотчас пригласил погулять. И мы гуляли по берлинским улицам, заходили в кафе, ели мороженое и пили кофе.

— Ну, знаете, Елена, — обеспокоенно проговорил Антон, — вы очень смелая.

— В чем же проявилась моя смелость? — удивленно спросила она, не понимая или делая вид, что не понимает вопроса.

— Ходите по чужому городу с иностранцем… Заходите в кафе…

— Но вы-то тоже ходите по чужому городу, и встречаетесь с иностранцами, и пьете, наверно, не только кофе, — сказала Елена. — И Виталий Савельевич рассказывал мне, что ему приходится часто встречаться не только со знакомыми, но и малознакомыми или совсем незнакомыми людьми.

— Виталий Савельевич — дипломат, мужчина, и он…

— Опять этот великодержавно-мужской шовинизм, — перебила его Елена. — Хотите сказать, что, пересекая границу, женщина становится, как тут, в Германии, любят говорить, недочеловеком? Или вы думаете, что мы, женщины, за границей способны только состоять при вас, мужчинах, облеченных доверием и ответственностью, добросовестно исполняя роль домашних хозяек?

— Ничего такого я не думаю, — возразил Антон и смутился: он действительно считал, что обязанности женщины за рубежом ограничиваются в основном заботами о доме.

— Ну, спасибо и на этом. Некоторые из вашего брата не столь великодушны. Мне всегда хотелось доказать, что женщина может сделать все, что делает мужчина, даже за границей, куда нас, женщин, пускают только в роли жены. Исключения бывают весьма редки. Я согласилась поехать в этой роли, но ограничиваться ею не собираюсь.

Еще раньше Антон отметил, что улыбчивые складочки по углам красивого рта Елены, когда она раздражалась, превращались в резко очерченные скобочки, которые придавали ее лицу сердитое и даже злое выражение, и тогда Елена становилась старше и дурнела. Увидев эти злые морщинки сейчас, Антон понял, что Елена злится, и поспешил вернуться к разговору об англичанине.

— Погуляли с Хэмпсоном и простились до возможной встречи в Лондоне? — спросил он.

— Да, погуляли и простились, — ответила она после короткого молчания. — Простились, но не до Лондона. Нам — мне и вам, — она даже наклонила немного голову, точно кланялась Антону, — мне и вам придется встретиться с ним еще раз здесь.

— Встретиться?

— Да. Он пригласил меня и вас поужинать с ним сегодня.

— Откуда же он узнал, что я в Берлине?

— Не знаю. Может быть, просто догадался. Ведь в Нюрнберге все позавчера закончилось.

— И вы приняли приглашение?

— Конечно. Я подумала, что Хэмпсон нужен вам.

— Он подвел нас, — пожаловался Антон. — И меня и Володю Пятова. Исчез из Нюрнберга, не сказав ни слова, как раз в самый нужный и трудный момент.

— Он говорит, что получил приказ лететь в Лондон за час до отлета самолета, — сказала Елена. — Утром посол вызвал его к себе, дал запечатанный конверт и сказал, что надо немедленно доставить его в Лондон и вручить в собственные руки премьер-министра.

Разочарование и недовольство Хэмпсоном, не дававшие Антону покоя, немедленно уступили место живейшему интересу. Антон потянулся через стол к замолчавшей Елене.

— Неужели это все, что он вам рассказал?

— Нет, не все, — ответила она. — Мужчины любят порисоваться перед женщинами, и Хэмпсон, конечно, не мог не похвастать, с каким почетом везли и усаживали его в самолет немцы, и как ухаживали за ним в самолете, и как потом мчали в полицейской машине с лондонского аэродрома к премьер-министру, и как провели в его огромный кабинет и там пригласили присесть, пока премьер-министр читал письмо посла.

Это было не совсем то, о чем хотелось бы знать Антону.

— А больше Хэмпсон ничего не сказал вам? — нетерпеливо спросил он, едва Елена умолкла.

Елена усмехнулась.

— То есть вы хотите знать, не сказал ли он, каково содержание письма?

— Да! Да!

— Нет, этого он не сказал.

— И никак не намекнул?

— О письме никак, а вот о том, что обстановка меняется в лучшую сторону, это он сказал.

— В лучшую сторону? — почти вскрикнул Антон.