Сумерки в полдень

Георгий Матвеевич, сидевший на диване между дочерью и женой, нагнул голову, чтобы посмотреть поверх очков на непрошеного гостя. Катя побледнела, а потом вспыхнула и сделала попытку подняться, но только оперлась рукой о колено отца. Близорукая Юлия Викторовна, услышав мужской голос, заулыбалась и подняла руки, взбивая тонкими белыми пальцами волосы на висках. Игорь, стоявший у стола лицом к двери, сохранил полное бесстрастие: он принимал близко к сердцу лишь то, что касалось его.

— Добрый вечер! — неожиданно громко сказал Антон и поклонился в сторону дивана. Ни Катя, ни ее отец, ни мачеха не отозвались. Игорь кивнул.

— Добрый вечер, Антон! — Хорошо воспитанный, Ватуев показывал, что надо быть вежливым со знакомым человеком, если даже тог явился в твой дом без приглашения: ведь вежливость никому ничего не стоит. Антон улыбнулся ему, но тут же повернулся к дивану и посмотрел в растерянное, обиженное и недовольное лицо Кати.

— Здравствуй, Катя! — сказал он тихо, обращаясь только к ней. — Я пришел… я приехал в Москву, чтобы поговорить с тобой и решить…

— Вам не о чем разговаривать! — резко перебил его Георгий Матвеевич, вскакивая с дивана и становясь между ним и Катей, как в тот вечер, когда Антон был здесь последний раз. — Не о чем!

— Георгий Матвеевич! — просительно воскликнул Антон. — Будьте добры, не мешайте нам с Катей поговорить. Нам очень надо поговорить.

Дубравин повысил голос:

— Я утверждаю, что вам не о чем говорить! И Катя сама подтвердит, что ей не о чем говорить с вами. — Он повернулся к дочери. — Не так ли, Катя?

Та поспешно наклонила голову, взглянув на Антона коротко и неприязненно.

— Нет, ты скажи! — повелительно произнес отец. — Ты прямо скажи, что тебе не о чем с ним говорить.

Катя опустила голову еще ниже и едва слышно проговорила:

— Да, нам не о чем разговаривать.

— Ну, как же не о чем? — с искренним удивлением произнес Антон. — Перед моим отъездом мы почти договорились, что ты поедешь со мной, когда мне разрешат вернуться.

— Почти договорились! — передразнил Георгий Матвеевич и вдруг выругался: — Черта вы договорились!..

— Погоди, Георгий, — досадливо остановила его Юлия Викторовна. — Нельзя так по-мужицки, грубо. Мы же интеллигентные люди и можем объясниться по-человечески даже с теми, кто ведет себя не так, как принято в интеллигентной среде. Не надо опускаться до их примитивного уровня.

Антон озадаченно посмотрел в кукольно-красивое лицо, прикрытое до самых голубых глаз взбитой светлой челкой.

— Простите, Юлия Викторовна, я не понимаю, о каком примитивном уровне вы говорите.

— Ну конечно же, вы не понимаете, — с великодушной готовностью согласилась она. — Вы просто не знали, как принято поступать среди интеллигентных людей.

— Как принято поступать среди интеллигентных людей? — недоумевающе и раздраженно спросил Антон. Забавлявшая его раньше самовлюбленная уверенность этой глупой куклы в своем превосходстве над ним, Антоном, над профессором Дубравиным, над всеми плохо причесанными или безвкусно одетыми людьми теперь возмутила его, но он сдержался.

— Когда Катя рассказала нам, Георгию Матвеевичу и мне, — заговорила Юлия Викторовна с соболезнующей улыбкой, — что вы хотите вернуться, чтобы увезти ее, я спросила: «Антон Васильевич сделал тебе предложение?» Катя ответила, что никакого предложения ей не делали. «Но в любви-то он объяснился?» — спросила я, и Катя ответила: «Нет, и в любви не объяснился». Меня это шокировало, я поверить не могла: «Неужели Карзанов никогда не говорил тебе, что любит?» Катя подтвердила: «Пока ни разу не говорил». И хоть нам с Георгием Матвеевичем было жалко ее, мы рассмеялись: что это — последнее новшество в поведении современной молодежи или мужицкий пережиток? Мужики ведь не объясняются в любви. Мы решили, что у вас это от мужика. Вот Виталий Савельевич Грач — он лишь на несколько лет старше вас — поступил как полагается интеллигентному человеку. Решив увезти с собой нашу Елену, он сказал сначала ей, что любит ее и хочет, чтобы она стала его женой, а потом пришел к ее матери, моей сестре, и попросил руки дочери. Все было сделано как надо, по-человечески.

— Я, наверно, виноват, что не сказал тогда все, что нужно было сказать, — растерянно признался Антон, поняв, что он в самом деле вел себя как деревенский увалень. — Я собирался сказать Кате, что люблю ее, что хочу, чтобы она стала моей женой, но поезд тронулся так неожиданно. Я был уверен, что Катя знает: я люблю ее, хотя действительно ни разу не говорил об этом. Но ведь дело-то не в словах…

— А в чем же? — сердито спросила Катя, скривив губы в недоверчивой усмешке. — Может, ты делами доказал свою любовь? Как уехал из Москвы, не написал ни одной строчки.

— Я писал… я много писал, — торопливо и горячо заговорил Антон, но тут же остановился, подумав, можно ли несколько писем считать «много», и уже с меньшей горячностью уточнил: — Я несколько писем написал.

— Я ни одного не получила! — воскликнула Катя. — Ни одного!