Она все сделала правильно. Еще несколько таких удачных попыток, и она окончательно станет бессмертной, будет жить всегда.
И летать, наверное, тоже будет.
Как все они там, в кино.
Валя бросила кровавый платок на пол рядом с Ефимом Валерьевичем и, с удовольствием вдыхая ночной воздух, вышла из недостроенного подъезда.
Этой ночью она наконец-то была сыта.
Теперь настало время поспешить домой.
Эпилог
В первый раз за этот, казавшийся бесконечным ноябрь тяжелые свинцовые тучи по какой-то неизвестной причине расступились, и неожиданно пробившееся сквозь них солнце в одночасье изменило привычный безрадостный пейзаж. Будто кто-то нажал на нужную кнопку коррекции в телевизоре, и старая, выцветшая от времени кинолента сразу засияла всеми возможными сверкающими красками.
Тут же все ожило, заискрилось, задышало. Даже блеклый пыльный автобус казался теперь ярко раскрашенным, празднично вплывал в Бирюлево, гостеприимно распахивал двери на остановках.
Кирилл Латынин сидел у окошка, с любопытством поглядывал на прохожих.
Эти люди, жители их района, были очень разными, но в то же время что-то незримо связывало их друг с другом, заставляло вести себя определенным образом, произносить именно те слова, которые они произносили.
И он, Кирилл, тоже был неотъемлемой частью паутины, соединявшей их всех невидимыми нитями.
А вот ниточки, связывавшие Светку со всем этим миром, уже почти все полопались, оборвались. Разве что осталась одна-единственная, та, которая соединяет их обоих.
И то, что ему предстоит сделать, окончательно укрепит ее, навсегда сделает неразрывной их связь.
С каждым новым прожитым днем он понимал теперь, как любил Светку. Со всеми ее капризами, недостатками, истериками.
Она была другая, и время, проведенное с ней, шло совсем по иным законам, оно растягивалось, останавливалось, замирало. Кирилл словно проваливался в какую-то временную дыру и, выныривая обратно, с удивлением обнаруживал, что за короткое мгновение прошло уже несколько часов.
Тот факт, что Светки теперь нет рядом, принять было решительно невозможно.
И потому фейерверк, который он собирался устроить в ее память, будет не прощальным костром, а всего лишь яркой вспышкой, освещающей их любовь.
Кирилл заботливо поправил коробку из-под торта «Сказка», покоившуюся у него на коленях. По словам дяди Мити, это была самая подходящая коробка. И по размеру, и вообще…
Обыкновенный торт, никаких подозрений. Подарок как подарок, одно слово — «Сказка»!
Молодец дядя Митя, не подкачал. Умело упаковал в коробку свою самодельную пластиковую бомбу, подробно проинструктировал Кирилла.
Устройство надежное, проверенное. Вполне достаточное, чтобы на кусочки разнести весь театр «Авангард» вместе с его именитым художественным руководителем.
Автобус плавно подруливал к хорошо знакомой остановке. Кирилл улыбнулся, аккуратно взял под руку коробку и потянулся к выходу.
Солнце в это время года было редким подарком, и он надеялся дойти до дома, пока оно еще светило над спальным районом.
СУМЕРКИ В СПАЛЬНОМ РАЙОНЕ
— Знаешь что, не морочь мне голову! — сказал Папаня.
— А вот это как раз совершенно невозможно! — ухмыльнулся Фил. — Твоя голова и так уже полностью заморочена!
1. Курочкина
Людмила Борисовна Курочкина, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, подошла к окну, чтобы задернуть штору. В Бирюлево сгущались сумерки, пора было зажигать свет в квартире, иначе даже иголка в руке уже плохо различалась, а Людмила Борисовна совершенно не хотела, чтобы кто-то из противоположного дома наблюдал за тем, чем она занимается у себя дома. Даже если ничего предосудительного она не делает.
В том же, что кто-то напротив уже изготовился с биноклем или подзорной трубой, Курочкина не сомневалась. Ее покойный муж, Ефим Валерьевич, ежедневно часами просиживал у окна с биноклем в руках, ни за что не позволял ей зажигать свет в комнате, чтобы, в свою очередь, такой же истовый наблюдатель не обнаружил его самого.
Честно признаться, и сама Людмила Борисовна время от времени не удерживалась, приникала к окулярам, следуя настойчивым призывам супруга. С плохо скрываемым любопытством разглядывала чужую, такую похожую на ее собственную и в то же время совсем иную жизнь, которую можно было наблюдать в многочисленных окнах возвышающейся на той стороне улицы шестнадцатиэтажки.
В окнах этих уже начал загораться свет, но в постепенно заполнявших Бюрюлево сумерках был он еще пока блеклым, матовым. Подлинную свою силу свет этот обретет позже, минут через сорок, когда таинственное сумеречное освещение уступит место обычной вечерней тьме, в густой синеве которой тысячеглазово засияют дома всего спального района.