Сумерки волков

Ревность к негодяю, давно гниющему в земле, не отпускала. Георгий увидел спальню в загородном доме, белый ковер с глубоким ворсом, драгоценный фарфор в застекленном шкафу. Голый, с приоткрытым ртом, с испариной над верхней губой, Игорь стоял на четвереньках перед чужим мужчиной, как, возможно, делает это и сейчас с кем-то из своих бывших или новых приятелей.

Георгий так и не освоился с переключением режимов гидромассажа и цветной подсветки джакузи, но Игорь знал все нужные кнопки. Когда они, выкурив косяк афганки, лежали в шипучей пене, окруженные сиреневым сумраком и пением птиц, Георгию пришло в голову, что его жизни, которой он был так недоволен, позавидовали бы десять из десяти опрошенных. Поглаживая узкую ступню мальчика, красивую в каждом изгибе, он спросил:

— Ну как тебе живется в Москве?

— С тобой мне везде хорошо, — с дежурной готовностью ответил Игорь.

— Нам солнца не надо, нам партия светит?

— А что ты думаешь про гомосексуализм? — спросил он неожиданно. — Ну, то есть, по-твоему, это какое-то повреждение в генах, или биологическая предрасположенность, или просто психологическая зависимость вроде курения? Или типа смертный грех?

Георгий следил за сиреневой каплей воды, которая скатилась с его мокрой потемневшей челки, скользнула вдоль скулы и, словно лаская, двинулась вниз по шее к нежной впадине ключиц.

— Человек бисексуален. Всем нравятся молодые и красивые, а парни или девицы — не принципиально. Это, скорее, случайный, может быть, социальный выбор.

— Что значит — социальный?

— Ну, примитивно говоря, у мальчика в школе не складываются отношения с девочками, девочкой не интересуются мальчики. Человек — сложно устроенное животное, он не может руководствоваться одним инстинктом продолжения рода. Ему хочется душевного тепла, которое можно найти в самых неожиданных местах.

Теперь Игорь смотрел на него прямо, внимательно, как будто и в самом деле ждал исчерпывающих ответов на все вопросы бытия.

— То есть ты считаешь нормальным, что мне, например, нравятся парни и не нравятся девушки?

— С одной стороны, ты молодой мужчина и должен интересоваться сексом в принципе. С другой стороны, это вопрос сугубо индивидуальный, — проговорил Георгий, откинувшись в теплой воде. — Я половину жизни спал с женщинами, лет в тридцать пять переключился на парней. А тебе, может, скоро наскучат волосатые мужские причиндалы. Главное, не делать из этого вселенской драмы. А насчет греха и библейских проклятий — это уж совсем беспомощный аргумент. Ветхий Завет регламентировал жизнь кочевников-скотоводов, рабовладельцев и многоженцев. Но четыре евангелиста, как известно, о мужеложстве не упоминают ни разу. Если же рассматривать вопросы нравственности в широком, кантианском смысле, то разврат с мужчиной абсолютно равноценен разврату с женщиной. Отвратительна проституция, насилие над детьми. Все прочее — дело добровольное. А к чему ты ведешь?

Вместо ответа Игорь скользнул пальцами по его животу, обхватил и сжал ладонью член. Отдаваясь умелой ласке, чувствуя, как по телу, от ступней до затылка, проходит горячая волна, Георгий физически ощутил, как нервная тревога переплавляется в желание.

— Заяц, я не хочу казаться ревнивым ослом, — проговорил он, крепко ухватив мальчика за подбородок. — Но я предупреждаю настоятельно: не верь никому. И впредь докладывай мне сразу. Все подозрительные разговоры, все необычные люди, которые появляются рядом с тобой, — водитель, охранник, кто угодно. Все, что ты слышишь и видишь случайно, все мои дела — за этим стоят опасные люди и большие деньги. Будь осторожен. Глупость очень дорого стоит.

— Ого, как страшно! Думаешь, везде жучки? А я хожу по квартире голый.

С наглой ухмылкой Игорь уселся сверху на его живот.

— Хорошо, что водитель этого не видит, — Георгий тоже не удержался от усмешки, но тут же поймал ртом его губы, с силой сжал ягодицы, раздвинул пальцами.

Можно было все простить ему за эти минуты, когда он делался податливым и бесстыжим. Встав на колени на банный коврик, он отсасывал глубоко и сладко, умудряясь одновременно смеяться и, утирая слюну, отпускать непристойности. Георгий сначала подталкивал ладонями горячий затылок, затем удерживал его, чтобы продлить затяжной полет. В спальне, на «двухяростной кровати», мальчик насаживался сверху, кусая губы, всхлипывая то ли от боли, то ли от удовольствия, и Георгий вместе с ним рычал от наслаждения такого же острого, как в первые дни их близости, пять лет назад.

После многократной блаженной судороги, мокрые, обессиленные, они уснули, соприкасаясь руками и коленями. Георгий успел увидеть белый песок и море, и город на вершине скалы, но телефонный звонок вспорол непрочную ткань сновидения. Часы показывали начало третьего. Володя как будто дожидался окончания трансляции.

— Прости, что поздно, но ты же еще не спишь? Хорошо долетел? Ты мне нужен завтра. Приезжай к обеду, у нас омары.

Отбросив трубку, Георгий вытянулся на кровати, чувствуя, как невидимая тень, источник ползущего страха в его душе, крадется от окна к постели. Игорь лежал на животе, подсунув руку под голову.