Сумерки волков

Чтоб паломники издалека видели знак, кто-то обвязал ветки сухой яблони разноцветными тряпицами. Во дворе под яблоней играли дети, женщина неумело стирала белье в тазу. В доме пахло приторным восточным курением и анашой, звенели подвешенные к притолокам жестяные трубочки, «музыка ветра». Котов вышел к Максиму босиком, в длинной шелковой хламиде, с колокольчиком в руках. Приятель отрастил бородку и волосы до плеч, глаза у него были веселые и шальные.

Максим не знал ответа на вопрос, почему его друзья и отчасти он сам, выросшие в обеспеченных любящих семьях, получившие добротное образование, разными путями, но одинаково быстро оказались в хлеву неисцелимого скотства. Увидев Котова, он сразу понял, что приятель в чем-то превзошел их всех.

— Благословляю тебя, сын мой, — он поднял колокольчик к лицу Максима и начал звонить. Женщины, сидевшие в комнате, склонили головы.

— Кончай балаган, — потребовал Максим. — Я по делу.

Женщины притихли. Котов улыбался:

— Сказано простить им, ибо не ведают, что творят!

— Мы можем поговорить без посторонних?

Андрей оглядел Максима все с тем же веселым любопытством. Сделал приглашающий жест. Обратился к блеклой, преждевременно увядшей женщине в платке, каких можно встретить среди церковных прислужниц:

— Люда, принеси чай в мою спальню. Только завари свежий, с чабрецом.

Пол и стены спальни были завешаны индийскими коврами, посреди возвышалось просторное ложе. Котов разлегся на подушках, Максим огляделся в поисках стула. Видимо, адептам учителя полагалось сидеть на полу. Андрей крикнул:

— Люда, табуретку!

— Я коротко, — сказал Максим. — У тебя в секте бывает Аглая, сестра моей жены. Сделай так, чтобы она здесь больше не появлялась. Наложи на нее какую-нибудь епитимью, придумай способ. И мы останемся друзьями.

— Не удивлен, увидев тебя, — Котов откинулся на подушках, почесывая босую пятку. — Знай, всякий идущий ко мне исполняет волю высших сил.

Максим почувствовал досаду, но все же не мог удержаться усмешки:

— Значит, ты не очень удивишься, если я врежу тебе по роже?

— Выслушай слово истины, сын мой, — он возвел очи к потолку. — Я, как и ты, предавался порокам, жаждал богатства и развратной жизни. Но однажды я ощутил в себе божественный свет… Знаешь, когда это произошло?

— Когда ты понял, что больше не хочешь работать в офисе?

— Это был мой день рождения. Ночь отчаяния, когда я был разбит и одинок. Я звонил своим друзьям, но никто из них не ответил на мой призыв. И я понял, что нет во всем мире души, готовой протянуть мне руку помощи. Мой мозг был истощен алкоголем и наркотиками, я ненавидел людей. Зависть к чужому богатству терзала меня, и я решил свести счеты с жизнью. Да, сын мой, я стоял на пороге смерти. Тогда мне явился сам Люцифер.

Он замолчал, сверля Максима черными иглами своих зрачков.

— Вполне предсказуемо, если жрать грибы и трамадол.

— Мне явился Люцифер, — невозмутимо повторил Котов. — Ангел света. И он открыл мне истину, которую я должен нести миру.

Его рука оставила в покое пятку и взялась за бороду.

— Людские книги наполнены ложью. В них говорится, что Бог, создавший этот мир, добр и милосерден. Но мы оглядываемся и видим, что мир есть зло. Нас учат, что Дьявол — прародитель зла, при этом нам говорят, что и Дьявол создан Богом.

Котов закрыл глаза, раскачиваясь, входя в проповеднический транс.

— Истина же в том, сын мой, что Бог не знает различий добра и зла. Бог руководствуется лишь целесообразностью. Он заселил землю жестокими и бессмысленными тварями. Вкус дымящейся крови, запах убийства для Бога так же приятны, как и лунные танцы обнаженных девственниц. Он бессмертен, но свои создания он обрек на смерть. Он окружил себя жестокими помощниками, духами целесообразности. Но однажды один из них — ангел света, восстал против своего властелина. Люцифер разделил добро и зло, он создал людей и дал им моральный закон, которого не знают бессмысленные твари. За это он был изгнан из числа покорных духов… Люцифер сошел на землю в образе Будды, Магомета и Христа. Подобный Сыну Человеческому, опоясанный золотым поясом, глава его и волосы белы, как белая волна, как снег. И очи его, как пламень огненный, и ноги его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос его, как шум вод многих.

Голос Котова вдохновенно вибрировал, но рука продолжала спокойно пощипывать бородку, и глаза были трезвые и злые. Максим брезгливо поморщился:

— Я задавал себе вопрос: кто из нас четверых быстрее превратится в конченного ублюдка? Добрынин, у которого дырка от бублика вместо души, Радик, который убивает шлюх… ты или я?

— К какому же выводу ты пришел, сын мой?

— Похоже, ты — фаворит гонки.

Котов благолепно сложил холеные руки:

— Я всего лишь грешник, идущий к свету. Но ты можешь стать моим апостолом.

Максим сделал шаг вперед и, наклонившись, намотал на руку снизку бус, висящих у него на груди:

— Можешь лить это дерьмо в уши своим курицам, но мою семью ты оставишь в покое! Или будешь вкушать слово истины в следственном изоляторе.