Сумерки вождей

— Не упрекаю, — резко ответил Сталин. — Вы меня неправильно поняли, Надежда Константиновна. Просто мы, русские работники ЦК, не имели таких возможностей, как те товарищи, кто жил за границей. Иностранных языков не изучали, к европейской литературе доступа не имели и швейцарского шоколада не пробовали.

И вдруг добавил:

— Ничего, наверстаем.

Крупская слушала его вполуха.

— Пойду за Володей, а то он застрянет, — озабоченно сказала Надежда Константиновна. — С минуты на минуту начнется заседание. Ему надо идти, опаздывать нельзя.

Занятая своими мыслями, она пропустила слова Сталина мимо ушей. Когда Крупская отошла, Сталин взял плитку и отправил шоколад в рот. Обертку смял и кинул в угол. Хотел попасть в урну. Но не попал. Взялся за трубку и стал набивать ее табаком.

Когда Ленин вновь стремительно ворвался в комнату, он был еще больше недоволен. А сталинская мрачность, напротив, рассеялась. Он хотел понравиться Ленину.

— Владимир Ильич, я не отрицаю, что в марте, когда я только вернулся из ссылки и был оторван от политической жизни, у меня были отдельные колебания. — Сталин волновался, и грузинский акцент ощущался сильнее. — Но буквально одну-две недели. Потом я разобрался в текущем моменте, и все колебания отпали. С тех пор я твердо стою с вами в одном строю. Разве не так?

— Так, — согласился Ленин.

Настало время ему соглашаться с собеседником. Сталин говорил не так быстро и не так темпераментно, но ясно и просто. Словно гвозди вколачивал.

— Я знаю, что про меня за спиной небылицы рассказывают, — продолжал Сталин, повышая тон разговора. — Когда я вернулся из ссылки, здесь, в Питере, меня пригласили на заседание Русского бюро ЦК. И стали высказываться на мой счет так, будто я начинающий работник, а не заслуженный революционер, у которого за спиной годы борьбы, тюрем и ссылок. Дескать, ввиду некоторых «личных черт», присущих мне, бюро ЦК приглашает меня только с совещательным голосом.

Последние слова он произнес презрительно:

— Они все совещаются! А надо делом заниматься. Вокруг столько врагов, против которых нужно развернуть борьбу! Выдают себя за настоящих революционеров и путают людей. Кто они такие? Один — старый дурак, совсем из ума выжил. Другой — старая неисправимая болтунья-баба. Бить их некому, черт меня дери! Вот я и подумал: неужели так и останутся они безнаказанными?! Потому взялся редактировать «Правду». И появился орган, где наших врагов будут хлестать по роже, да порядком, да без устали.

Он сделал паузу:

— Про меня говорят: грубый.

Движением руки он отвел ожидаемые возражения, но Ленин и не думал возражать.

— Может, я и в самом деле грубый, — продолжал Сталин, — но я не один такой. Вон Красиков на каждом углу кричит: наша тактика всем — в морду! Кадет — так кадету в зубы! Эсер — так эсеру в ухо! Меньшевик — так меньшевику в рыло. Но не в грубости дело.

Он уже спокойнее добавил:

— Я не такой говорун и краснобай, как некоторые, которые целыми днями на митингах ораторствуют. Но что они умеют? Сами себя организовать не в силах. Зато я − человек дела.

И одной фразой подвел итог:

— Другого такого работника, Владимир Ильич, не найдете.

Ленин подошел к Сталину вплотную, так что стоявшим в коридоре его слова не были слышны:

— Я вас ценю. И вижу большое будущее для вас в партии. Мы заняли у Союза трактирщиков двадцать тысяч рублей, так что «Правда» будет выходить. Но… я запомню ваши колебания в решающий для революции час. Колебания, которые кто-то другой мог бы счесть недостойными стойкого большевика и не совместимыми с высоким званием члена ЦК. Кто-то другой. Не я. Поэтому вы и остаетесь в ЦК.

Он отошел от Сталина и направился к появившейся в дверях Крупской:

— Наденька, ты говорила, у тебя остался швейцарский шоколад. И где же он?

Теперь они нас перестреляют

Сцена опять полностью переменилась. Все происходит в частной квартире.

Из глубины квартиры раздался девичий смех. Появился заспанный Сталин в окружении смеющихся дочерей рабочего питерской электростанции Сергея Яковлевича Аллилуева − старшей Анны и младшей Нади.

— Что случилось? — потребовал объяснений Сергей Аллилуев, несколько смущенный непринужденным поведением дочерей в присутствии гостей.

— Иосиф-то! Иосиф! — Указывая на Сталина, Анна Алилуева пыталась объяснить, что именно приключилось.

Но она просто заходилась от смеха. В конце концов выяснилось, что в соседней комнате Сталина разморило и он задремал с дымящейся трубкой в руке.

— Проснулся, когда комната уже наполнилась гарью: тлело одеяло, прожженное огнем из трубки! — Девушек это почему-то страшно веселило.

− Это со мной не впервые,− с досадой объяснил Сталин, − как ни креплюсь, а вдруг и задремлю.

— Ну, ты и ленивец! — не выдержал Свердлов. — Так все на свете проспишь!

Повернувшись ко всем, Яков Михайлович стал рассказывать: