Сумерки жизни

— О! — сказал Гокмастер, — конечно, вы ведь не знаете. Да самую прелестную и красивую женщину из бывших там, ту, что сидела рядом с вами. Кажется, она была потрясена при виде меня.

Он тянул свой рассказ дальше. Но Рейн больше ничего не слышал. Голова его закружилась, на сердце стало тяжело. Его ценная пенковая трубка выпала из руки и, стукнувшись о скамейку, расколотая упала на землю. Но он этого не заметил. Все пылало перед ним в багрово-красном свете. Страшное отвращение к этой безжизненной подлой фигуре, растянувшейся перед ним, выросло в ненависть и гнев. Его пальцы дрожали от желания вновь схватить американца за ворот и вытряхнуть из него жизнь, как у крысы.

— Вы, скверный бездельник… выдаете ее постороннему человеку… Вы отвратительный пьяный бездельник!

Сдержав с большим трудом свое бешенство, он повернулся и пошел прочь со стиснутыми зубами. Он слышал голос американца, звавшего его, но продолжал свой путь.

— Алло! Четвинд! — кричал Гокмастер, с трудом ставши на ноги: — Четви… инд!

Он прошел, шатаясь, несколько шагов и затем грохнулся на тротуар. После нескольких тщетных усилий подняться, он оставил свои попытки и спокойно лежал.

Рейн успел пройти около пятидесяти ярдов. Он услышал, как тот упал. Вначале он почувствовал жестокое удовлетворение при мысли оставить его лежать здесь… возможно, на всю ночь. Но тут он внезапно вспомнил, к неудовольствию своему, что при Гокмастере находилась весьма значительная сумма денег в банкнотах и золоте. Предоставить его риску быть ограбленным и, быть может, убитым было невозможно. Он подавил свое отвращение и вернулся обратно.

— Вставайте!

— Э? Все обстоит благополучно. Я думаю заснуть.

Рейн поднял его на ноги, встряхнул, чтобы несколько протрезвить, и, взяв под руку, пошел с ним домой.

Этот человек был ему противен. Необходимость прижимать его близко к себе приводила в содрогание каждый нерв в отдельности и вызывала физическое отвращение. Рейн далеко не ласково обходился с ним в эту прогулку при свете луны. Американец, пока сидел на скамейке, говорил еще связно, но падение и покорное решение уснуть на мостовой в конец размягчили его ум; он совсем опьянел и произносил только нечленораздельные звуки. Иногда он препирался со своим покровителем из-за того, что тот так торопит его. Действительно, в своем страстном желании сбросить с себя этот кошмар, Рейн невольно пускал в ход свою большую силу и почти тащил его за собою.

Посреди моста Гокмастер тихо рассмеялся про себя.

— Подумать только, что я вновь ее увижу. Милая маленькая Китти…

Страшная волна отвращения залила сердце Рейна. Он злобно сжал этого человека.

— Черт вас возьми! Если вы еще раз упомянете ее имя, я сброшу вас в озеро.

— Это было бы жаль, — пробормотал американец прерывающимся шепотом. — Я не умею плавать.

Рейн ускорил свой шаг, так что продолжать говорить для американца стало физически невозможно. Среди охватившего его отвращения Рейну вспомнилось его последнее возвращение через этот мост домой. Тогда он также безрассудно торопился, стремясь как можно скорее добраться до пансиона. Ужасная ирония этого сопоставления пришибла его. Часы пробили два, когда они завернули на свою улицу. Гокмастер чувствовал себя безмятежно и дремал на ходу. Рейн прислонил его к стене в ожидании, пока консьерж откроет на его звонок. Дверь скоро открылась, и Рейн втащил американца по темной лестнице. Когда они дошли до комнаты последнего, он бесцеремонно втолкнул его и предоставил самому себе.

Только оставшись наедине, избавившись от тела этого господина, он более спокойно связал в одно всю историю. Сердце сжималось при мысли об этом. Его прекрасная чистая Екатерина отдалась этому пьяному бездельнику, разбила свою жизнь ради него… от этого сжималось сердце. Бывают такие моменты у человека, когда из жизни как будто вычеркивается вся поэзия, и она сплошь представляется гнусной прозой.

XIV Более слабая сторона

Рейн отнесся к ней очень мягко. Он правильно угадал, что она натолкнулась на те шипы, которые общество в изобилии сеет по земле вне собственных проторенных им путей. Заглядывание в глубину ее души пробудило в нем мучительную жалость сильного человека. В его глазах она была нежным хрупким существом, которое наткнулось на шипы и поранило себя, и он в своем сердце испытывал радость от сознания, что в его объятьях она найдет, наконец, отдых и покой.