Сумерки зимы

– Говорит сержант Макэвой. Я благодарен за присланные сведения. Простите, если в прошлый раз мы расстались на неверной ноте, но я рад, что вы передумали. И вы оказались правы, Энн Монтроуз действительно лечится в той клинике. Думаю, вы не особенно удивитесь, узнав, кто оплачивает счета за лечение. Вполне возможно, во всем этом найдется материал для статьи. Перезвоните, если вам интересно.

Отбой. Макэвой досчитал до двадцати. Достаточно, чтобы Фисби прослушал послание. Обмозговал его. Вздохнул и уступил репортерскому инстинкту…

Звонок.

– Сержант? Это Джонатан Фисби.

Часть четвертая

Глава 1

На часах 13.33. И уже начинает темнеть. Кажется, всерьез сегодня рассвет так и не наступил.

Макэвой в восьмидесяти милях от дома – в местах, которые дорожные указатели именуют «сердцем графства Бронте[20]».

Вдоль шоссе в безрадостном предчувствии подвывают вересковые пустоши Западного Йоркшира. Хотя трава поблескивает влажной зеленью, передать этот пейзаж можно только углем. Прибитый дождем, пустой и зловещий, он сражается с ни на миг не ослабевающим ветром под небом цвета ртути.

Дорога забирает влево.

Сквозь черные кованые ворота Макэвой вырулил на посыпанную гравием дорожку. Та вывела к просторной лужайке, искристой от заледеневшей росы.

Особняк угрюмо темнел на фоне серого неба. Огромный, вычурный и потрепанный временем.

«Дыши глубже», – сказал себе Макэвой, поежившись: спина взмокла от пота. Хотел бы он больше походить на бравого служителя закона. В несвежей байковой рубахе, потертых джинсах и потерявшем вид дорогом пальто Макэвой больше напоминал бродягу, обчистившего костюмерную цирка-шапито.

Он обернулся на шум. На подъездную аллею свернула еще одна машина.

Макэвой попытался застегнуть пуговицу под воротничком, но та осталась у него в руке. Он направился к автомобилю, в котором сидели двое мужчин. Одному за пятьдесят, седой, с заостренным, орлиным лицом. Второй – молодой здоровяк с армейским ежиком.

Теперь шум донесся со стороны дома. Макэвой оглянулся.

Из массивных дубовых дверей, что выходили на гранитную галерею, тянущуюся вдоль фасада здания, вышла дородная матрона средних лет в черном плаще и сапогах. В ее светлых, подстриженных лесенкой волосах поблескивала седина. В оплывшем лице угадывалась былая привлекательность: стяни обвисшую кожу к затылку – и проступит жизнерадостная и сексуальная красавица.

Мужчина постарше выбрался с водительского сиденья. Одет он был в джинсы, явно дорогую розовую рубашку и твидовый пиджак, сверху – пухлая куртка. На груди болтались очки, привязанные к цепочке, лицо выбрито до болезненной выскобленности.

Приближаясь, он взмахнул рукой, и на запястье блеснули золотые часы. Тяжелый подбородок выпирал вперед, точно приветствуя новобранца.

– Макэвой?

– Сержант уголовной полиции Макэвой. Отдел борьбы с особо опасными преступлениями Управления полиции Хамберсайда. А вы, я полагаю, подполковник Эмме? Монтегю Эмме?

Мужчина усмехнулся:

– Уже нет. Во всяком случае, уже без звания. Я все еще Монтегю Эмме, но мне больше нравится Спарки. Все вокруг так меня и зовут, даже этот мальчишка Армстронг.

Эмме протянул руку, и Макэвой автоматически пожал огрубевшую, твердую ладонь. Под большим пальцем он ощутил бугристость неправильно сросшегося перелома.

Эмме сделал широкий жест в сторону дома:

– После вас.

Женщина, стоявшая в дверях, отступила в дом. Эмме демонстративно спохватился, обернулся к парню, все еще сидевшему в машине:

– Бери свое барахло, сынок. Скоро вернутся ребята, покажут, где бросить. А захочешь согреться, так сеновал и конюшни вон по той дорожке, слева.

И двинулся дальше, прежде чем Армстронг успел отреагировать.

– Новый доброволец? – спросил Макэвой.

– Возможно, – ответил Эмме. Вблизи он оказался даже выше и массивней. Прямая осанка, ступает твердо, уверенно.

– Симпатичное место, – оценил Макэвой, войдя в холл.

Женщина молча толкнула дверь в обшитой дубовыми панелями стене, улыбнулась им обоим, распахнула дверь до упора и посторонилась.

– Предлагаю поговорить в кабинете. Кстати, это моя жена, Эллен. Моя опора. Не знаю, что бы я без нее делал.

– Как и я без своей, – невольно вылетело у Макэвоя.

– Хорошая женщина что редкая драгоценность, – улыбнулся Эмме, и они обменялись понимающими взглядами – мол, им дарована мудрость прописных истин, не усвоенных большинством мужиков.

Макэвой поймал себя на мысли, что этот Эмме ему нравится.

– Так, я сейчас займусь чаем. А вы пока устраивайтесь в кабинете. Чай, правильно? На любителя кофе вы не похожи.

– Это расовый стереотип, сэр? – Макэвой улыбнулся, сглаживая резкость шутки.

Расхохотавшись, Эмме удалился. По полированному полу холла пролегла цепочка грязных следов.

Входя в кабинет, Макэвой машинально пригнулся. Дому века три, не меньше, и в прежние времена дверные проемы делались без учета будущих поколений – это Макэвой познал на собственном опыте.