Сумка Гайдара

Километрах в пяти от Леплявы дорогу пересекла бетонная трасса, выложенная шестиугольными плитами, как взлетная полоса.

Растительность по ее обочинам была вырублена. А дальше, метрах в ста, опять начинались прореженные заросли.

Бетонку проложили при сооружении Каневской ГЭС. И теперь дорога была безработной.

Не веря своим глазам, я пересек «взлетную полосу» и направился по грунтовой дороге, которая уходила чуть влево. Тут стоял... шлагбаум. Конец его был замкнут обычным амбарным замком, из чего я понял, что автомашинам проезд закрыт. Но я не грузовик и моря в своих кедах не боюсь.

Я обогнул запертый на замок шлагбаум и двинулся дальше. Здесь начиналось редколесье. Мощные деревья были сведены. Торчал и набирал силу лишь молодняк. Но хотя картина изменилась, я мог поручиться, что иду, почти бегу, по старой знакомой тропинке.

Стежка вывела меня на просторную поляну. Тут не росло ни одного кустика. Землю прочерчивали только ровные квадраты старательно уложенных валунов. Это были фундаменты. Зрительная память мысленно восстановила снесенные постройки.

Там, в отдалении, вспоминал я, находилась изба с высоким крыльцом. В ней жила глухонемая девочка. Однажды я зашел сюда напиться, а на меня накинулась большая овчарка, которая охраняла девочку и дом, и прокусила мне ногу.

Тут же стоял и второй дом, их всего было два. А в стороне от обеих изб мрачно темнел заброшенный длинный сарай без крыши, который именовался лесопильным заводом: до войны тут стояла пилорама.

На поляне, где я сейчас находился, 22 октября 1941 года появились грузовики с карателями.

От лесопилки до партизанского лагеря было рукой подать.

А Каневского моря — не видно!

Я побежал. Тропинка запетляла между пнями. Но я уже точно знал, куда она меня ведет. Километра через полтора я перешел на быстрый шаг. Сейчас должен быть еще один дом или развалины от него. Я миновал орешник и очутился на другой опушке. Избы не было. Но осталась изгородь и каре из камней.

Здесь когда-то высился дом лесника. Не тот, где жил Швайко, а другой — в нем командир партизанского отряда поселил Орлова и его группу. До окончательного перехода в отряд Горелова в этом доме ночевал и Гайдар.

Но если я стою сейчас на сухой и твердой земле, значит, и партизанский лагерь еще не стал морским дном?

Я побежал по тропе, по которой давно никто не ходил. Она заросла травой и грозила вовсе исчезнуть. Слева начиналась просека. Однажды я сильно устал. Захотел сократить путь. Пошел по ней — и заблудился... А рядом с просекой должны расти две дикие яблони... Яблонь нет. Только пни от них. Но сейчас это уже неважно.

Важно другое: метров через двадцать мой путь преградит заброшенная дорога, а за ней, под обрывом, — лагерь.

Я увидел под обрывом целый, не спиленный дуб, который, казалось, клонился к земле под тяжестью лет. У его основания темнела зарастающая яма.

Тут стояла землянка Гайдара.

Вокруг нее следы других землянок. Неподалеку должен находиться межевой столб 154/155.

Есть! Стоит!

Рядом со столбом площадка. На ней была оборудована кухня и столовая отряда. А неподалеку пень. Широкий, с одной стороны косо спиленный. Это на нем, положив на колени сумку, каждое утро работал Гайдар. Пень тоже не ушел под воду.

Но ведь барак лесника Швайко вообще стоит на холме! Значит, и его не настигла вода.

Перед новым марафоном я присел на пень Аркадия Петровича. Потрогал его бока руками. К ладоням прилипли тоненькие золотые пластинки сосновой коры. Сколько же на этом пне Гайдаром было передумано. Сколько заполнено страниц в тетрадях!

...К усадьбе Швайко я направился самым коротким путем. Пересек «взлетную полосу». И двинулся вдоль стены кустарника, ища глазами дорогу, ведущую к бараку.

Еще издали я увидел крутой скат, где Юра опасался опрокинуть свой «газик», а Василий Михайлович потерял однажды писателя. И услышал голоса. Они доносились сверху, со стороны дома, к которому я направлялся.

Меня охватило беспокойство. Я начал искать какой-нибудь лаз. Не нашел, стал продираться напрямик через кусты и вскарабкался на гору неподалеку от барака. От него тоже остался только фундамент. И я с досадой подумал о своем непоправимом промахе: не сфотографировал дом.

Я обошел со всех сторон площадку, на которой стоял барак. Споткнулся о большой чугунный горшок. Не в нем ли Анна Антоновна варила картошку и кашу для окруженцев? Собрать бы все. Потом ведь тоже не найдешь. Но меня снова отвлекли голоса.

Миновав бывший огород, я углубился в лес, где мы со Швайко искали футбольный мяч Володи, и увидел четыре брезентовые палатки, потухший костер и горку заботливо припасенного хвороста. Поблизости не оказалось ни души.

Пройдя еще немного, я увидел две группы ребят, человек десять. Они копали лопатами землю. А рядом с ними неумело орудовала длинным стальным щупом молодая женщина в спортивных брюках и синей кофточке с погончиками — пионервожатая или учительница.

— Здравствуйте, — негромко сказал я.

От звука моего голоса все вздрогнули, прервали работу, а учительница оставила воткнутый щуп и вынула из карманчика мятую бумажку.