Сумка со смертью

Алексей машинально сгреб продукты в пакет. Сунул продавщице тысячу, забыв про сдачу. За спиной зацокали каблуки, и выбора у него не оставалось. Раз уж не удается провалиться сквозь землю… Он с улыбкой посмотрел в глаза женщины, сделал вид, что крайне удивлен.

– Приветик, Варюша, ты как? Ну, ладно, извини, увидимся. Ты, наверное, спешишь? – одарил ее еще одной очаровательной улыбкой и направился к выходу, помахивая пакетом. На пороге не выдержал и обернулся. Варвара смотрела на него, открыв рот.

– Рад приветствовать вас, уважаемый, на нашей гостеприимной земле… – бросился ему наперерез заготовивший приветственную песнь Платон.

Алексей выудил из кармана какую-то купюру, сунул в трясущуюся длань, не глянув на номинал, зашагал к машине. Страждущего Платона словно волной смыло – пока добрый человек не передумал…

Остаток пути хохотали как сумасшедшие.

– Ну ладно, ша! – резко бросил Алексей. – Развеселились вы что-то, не к добру. Ставь машину к ограде, Палыч, этим лопухам уже хуже не будет. Порядок поможете навести, мужчины?

– Ага, щас, – проворчал Маслов, упирая капот в заросший репейником штакетник. – Может, тебе и мусор вынести, и потолки подмести? Да расслабься ты. Поручил мне следить за домом? Так считай, что с поставленной задачей пенсионер справился. Дом в порядке, веранда ждет, когда на ней накроют стол. В доме электричество имеется, и воды я натаскал. Но вот сортир, извини, сам будешь чистить. И с сорняками сам поборешься – они у тебя везде…

Алексей ожидал худшего. Сердце защемило, когда он вошел в калитку. Такое ощущение, что из сарая сейчас высунется отец, проворчит: явился, мол, блудный сын. Из дома выглянет мама, улыбнется с укором: ну и где тебя носило, сынок, всю эту вечность? Он неприкаянно болтался по заросшему бурьяном огороду. В море растительности с трудом угадывались грядки. Очищенной оказалась лишь дорожка к гаражу, ключ от которого вместе с ключами от дома ему торжественно вручил Виктор Павлович. Старенький «Спринтер» выглядел прилично, даже дружелюбно, блестели очищенные стекла. Он заглянул в сарай, побродил по дальней оконечности огорода, сунулся в баню на задворках, срубленную отцом, когда Алексей еще пешком под стол ходил. В бане было прибрано, все на местах. Под навесом поленницы валялась горка нарубленных дров – спасибо Виктору Павловичу, не дал хозяйству окончательно захиреть… Он, как зомби, шатался по участку, навестил «падающий» сортир, полазил по груде заплесневелых досок. Потом бродил по дому, где все напоминало о родителях. Дом держался молодцом, бревенчатая конструкция была рассчитана на долгие десятилетия, даже обстановка сохранилась. Изредка Виктор Павлович вытирал пыль, но сильно не утруждался. У старика, похоже, проснулось чувство юмора. У входа висел новенький, отливающий краской огнетушитель, а на стене в горнице – красочный антиалкогольный плакат времен СССР: «Яд самогона отравляет здоровье трудящихся!»

На кухне и примыкающей к ней веранде уже кипела жизнь. Нагревалась вода на газовой плите. Виктор Павлович в проржавевшей раковине чистил картошку. Черкасов нашел дырявую скатерть, застелил стол на веранде. Получилось безобразно, но вроде не бабы за нарядностью следить. Мужики хозяйничали – Алексей не возражал.

– Где тут твое капучино? – пробормотал Черкасов, высыпая на стол содержимое сумки Алексея. Подхватил у самого пола квадратный штоф текилы, скептически скривился – мол, где мое праздничное сомбреро? – Это, что ли? – вытащил упаковку с чем-то мягким и круглым, стал разглядывать на свет.

– Не капучино, а каприччио, дурында, – бросил, не оборачиваясь, Маслов. – Русским языком тебе же сказано…

– Карпаччо, мужики! – засмеялся Алексей. – Сырое мясо, приправленное оливковым маслом! Оно у тебя под левой рукой, Борька. А то, что ты держишь, – адыгейский сыр, его можно жарить…

Мужики смеялись, язвили, все валилось из рук, но, худо-бедно, процесс продвигался. Черкасов сетовал, что на данном историческом этапе живет без женщины, а то бы непременно пригнал, чтобы натворила на стол. «Первым делом бабу заводи, Алексей, – бурчал пенсионер, вскрывая тупым кухонным ножом вакуумные упаковки, – а потом уж все остальное – кота, собаку, работу… Хреново без женщины, Леха, не жизнь, а каторга, уж поверь моему бесценному опыту…»

Пили дружно, слаженно, с аппетитом уничтожали деревенскую и импортную снедь. Водка лилась как по маслу, но быстро кончилась, и голодные взоры сконцентрировались на литровой текиле.

– Господи, какую только гадость потреблять не приходится… – вздохнул пенсионер, молитвенно посмотрев в потолок. – Мы словно и не русские люди, а труженики наркокартеля какие-то… Ладно, Леха, ты специалист по этой самогонке – тебе и сдавать.