Сумка волшебника

К этой активнейшей и чудеснейшей черте шергинского творчества я и обращаюсь в конце своего рассказа о рыцаре Севера, о волшебнике Северного Слова. Впрочем, раз уж речь зашла о волшебстве словом, не могу не обратиться ещё к одному примеру из творческой практики Шергина.

В сказке его «Волшебное кольцо», о которой я вскользь упоминал, «жили Ванька двоïма с матерью. Житьïшко было само последно. Ни послать, ни окутацца и в рот положить нечего». Единственным богатством Ваньки — крестьянского сына — было доброе сердце. Он спасает от гибели одну за другой «собаку белу, да кошку серу, да змею Скарапею».

За своё доброе сердце Ванька вознаграждается тем, что получает во владение волшебное кольцо, обладающее чудеснейшим свойством. Стоит тому, кто им владеет, «переменить кольцо с пальца на палец», как выскакивают откуда ни возьмись «три молодца», которые тотчас выполняют любое приказание их хозяина. Они строят в одну ночь хрустальный мост, соединяющий царский дворец с избой Ваньки, сватающегося к дочери царя. Самую избу его превращают в богатые дворцовые хоромы. Потом и эта изба-хоромина и хрустальный мост переносятся в мгновение ока за тысячи вёрст и ставятся «посереди городу Парижу». А после, по Ванькиному повелению, и мост и дворец-изба снова переносятся на старое место.

Когда я слушал эту сказку, сказываемую в Архангельске Шергиным, а после в Ленинграде читал её в сборнике «Пятиречье», я не мог отделаться от ощущения, что «три молодца», творящие чудеса, в сущности говоря, ни при чём, что Шергин самолично проделывает все эти колдовские небывалости, что он не только владеет волшебным кольцом, но сам и выделал его. При этом главней всего для меня было твёрдое убеждение, что кроме волшебного кольца Шергин владеет ещё и Волшебным Словом, которое и делает его всемогущим кудесником, обладателем тайн и свойств волшебства.

Так мне казалось при слушании и чтении Шергина, и я полагаю — так оно и есть на самом деле. Пусть же так и будет во веки веков. Бориса Шергина уже нет с нами, но его Волшебное Слово останется с людьми, чтобы служить им добрую, верную и долгую службу.

Из смиренья не пишутся стихотворенья

Стихия стиха и сочинители фраз

Стихия стиха — что это такое? Возможна ли, уместна ли такая формула? Мне кажется — да, безусловно возможна и совершенно уместна. Поэзия — это подлинная стихия, и, как всякая стихия, она может быть не только увлекательно могучей, но и губительной. Поэт часто не ведает, что породит — Афродиту или Пифона, а то и какое-нибудь иное чудище, которое может и пожрать породившего его.

Но погибают не все. Отнюдь. Есть люди, рождённые для жизни в этой опасной стихии, подобной безбрежному и изменчивому океану. Есть могучие и неустанные пловцы. Такому, как волшебному лермонтовскому кораблю, «Но скалы и тайные мели, И бури ему нипочём».

И всё-таки стихия стиха — что же это за феномен? Попробуем разобраться.

Начнём с начала. Прежде всего: как стихия — это нечто, независимое от разума, расчёта, воли. Нечто, что есть само. И рождается оно тоже само. Помните у Пушкина в «Домике в Коломне» о рифмах: «Две придут сами, третью приведут»?

Откуда они «придут» и когда — поэт не знает. Это самая тайная тайна поэзии. Одно только тут ясно: без соответствующего настроя личности поэта «рифмы» к нему не «придут».

Значит, в изначале поэтического в поэте — эмоция? Только при её наличии и происходит поэтическое зачатие?

Да, по-видимому, так, хотя и не совсем так, потому что, во-первых, не только эмоция, пожалуй, даже и не всегда, а во-вторых... Во-вторых, всякое, очень всякое бывает со стихами, особенно с рождением их. Вот у Анны Ахматовой:

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как жёлтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дёгтя запах свежий,

Таинственная плесень на стене...
И стих уже звучит, задорен, нежен,
На радость вам и мне...

Это прекрасное стихотворение прекрасно не только тем, что поэт с удивительным душевным гостеприимством приглашает читателя в свою мастерскую, к своему верстаку, но и тем, и для меня больше всего тем, что сказано в последних двух строках, тем, что стих, рождённый поэтом, отдаётся тотчас же людям, что он создан для того, чтобы звучать «на радость вам и мне». «Вам» стоит прежде, чем «мне». Первый, к кому адресуется поэт, первый, кому несёт свою радость, радость своего создания, — это окружающий его мир. Сам поэт — уже после того.

Приведу ещё один образчик стихов, обращённых в мир с доброй требовательностью, возвеличивающих человека и поэта, возвышающих его душу, его мысли, его дело, всякое человечье дело, — это стихотворение Леонида Мартынова, обращённое к писателю, которого поэт именует «писателем слов и сочинителем фраз».