Сумма стратегии

Афина платит по счетам. После победы Союза, конечно, не обошлось без мести проигравшим, но эксцессы были, в общем и целом, сведены к минимуму^[222]. Экономически Юг был разорен в послевоенные годы, но такова была цель войны, и к мести это не имело никакого отношения. В

1880-1890-е годы, четверть века спустя после окончания войны, в городах США появились памятники героям Конфедерации – президенту Дэвису, Роберту Ли, Джексону «Каменная стена» и другим. На открытии памятника Джексона собралось 30 тысяч человек, то есть это было массовое политическое событие. Но никто не попытался разогнать «несанкционированный митинг бывших рабовладельцев».

В ХХ столетии генералы Юга уже прославляясь в Соединенных Штатах как великие соотечественники: в их честь называли танки, им создавали мемориалы, о них писали книги и снимали фильмы.

Разительный контраст с тем, как к побежденным в гражданских войнах отнеслись во Франции конца XVIII века и России начала ХХ века! И этот контраст – тоже часть стратегии «войны Афины».

«Горячая война Афины» – это блокада, разрушающее экономическое давление, стратегические бомбардировки и иные формы «зачистки» чужих проектных решений, политические убийства (как правило, судебные, но всегда возможны варианты…), провокации, обман, пропаганда, возведенная в ранг искусства.

Но современная «война Афины» является «холодной войной». Одним из самых действенных инструментов этой войны является прогностическая агрессия . Не менее важную роль, как мы видели, играет стандартизация и иные формы контроля нормативного и юридического пространства.

Все версии «войны Афины» носят геоэкономический характер и могут быть описаны в языке сценарных ландшафтов.

Бизнес это война! Мужская позиция. Конкуренция и все такое. Я, выучившись у отца стратегии, долго преодолевал странную робость вступить в конкуренцию всерьез, найти ее границы и вероломно сломать их, потому что я умный и понимаю, где забор подточили еще до меня. Между честным поединком мастера стратегии, иначе творца хитрости, и пожирателя болотных орхидей – большая разница. Я учился конкурировать, используя свою собственную потребность иметь варианты, сценарии и картинки будущего. Свое, может быть, наивное прогнозирование, я впервые увидел в Америке развитое и по-новому вооруженное. Они вели с нами войну и троллили почем зря все, что у нас прорастало, не подстриженное по-американски. Никакой робостью они не страдали. Улыбались и вламывали.

Когда я жил в гегемонии, первое, с чем я столкнулся, это с благостным улыбчивым общением и мягким флером всезнайства нанимателей о том, что с тобой будет. Это кодирование на будущее совершенно не действует на русских и непонятно неграм. Остальные, я сам видел, полностью подвластны прогностическому напору вышестоящего шефа, учителя, жены или своего юриста. У них даже язык так устроен, что жизнь есть продолженное настоящее с письменными требованиями к выполнению нюансов. На смеси языков это смешно звучит, new-ансов. На это нельзя забивать, потому что все слушаются этих «ансов».