Сумма теологии. Том II

Этому противоречит сказанное Страбоном, а именно что в том месте, где сказано: «В начале сотворил Бог небо и землю», именем неба обозначена не видимая небесная твердь, а высшее, или пламенеющее небо.

Отвечаю: все, что мы знаем о высшем небе, связано исключительно с авторитетными высказываниями Страбона и Беды, а также Василия, и все они единодушны в том, что оно является местопребыванием блаженных. Страбон и Беда говорят, что сразу же по сотворении оно было заполнено ангелами, а Василий прибавляет: «Как отпавшие достигнут глубин тьмы, так и достойных ожидает награда в свете нездешнего мира, где праведный получит обитель успокоения»[336]. Однако они расходятся во мнениях относительно обоснования своих воззрений. Страбон и Беда полагали необходимым существование высшего неба постольку поскольку небесная твердь, которая, по их мнению, обозначает небо звезд, была сотворена не в начале, а во второй день; главным же аргументом Василия был тот, что если бы первым делом Бога было сотворение тьмы, то правыми оказались бы манихеи, называвшие Бога Ветхого Завета богом тьмы. Такие обоснования, понятно, звучат не слишком убедительно. Что касается вопроса о небесной тверди, о которой сказано, что она была сотворена во второй день, то нам известно два его толкования: одно – данное Августином, и другое – рядом иных святых толкователей. И вопрос о тьме разъяснялся Августином одним образом, а именно что тьмою обозначена бесформенность [телесной субстанции], которая предшествовала оформленности не по времени, а причинно[337], тогда как другие говорили иначе, а именно что коль скоро о тьме не сказано как о сотворенной, но, скорее, как о лишенности света, то это суть доказательство божественной Премудрости, согласно которой вначале вещи были сотворены из ничего в несовершенном состоянии, а уже после были приведены к совершенству.

Но куда обоснованней искать причину в самом состоянии славы. В самом деле, награда выражается в двоякой славе, духовной и телесной, причем последняя будет иметь место не только в человеческом теле, которое имеет быть прославленным, но и в целом мире, который имеет быть преобразованным в «новый». Но духовная слава пребывает от начала мира в блаженстве ангелов, сравняться с которыми обещано и святым. Следовательно, логично предположить, что также от начала был сотворен и некий исток славы телесной, причем [сотворен] в такой телесности, которая по природе была свободна от всяческой порчи и изменения, и притом столь же просветлена, сколь просветленной будет вся телесная тварь после своего воскрешения. По этой причине [высшее] небо и названо эмпиреем, то есть пламенеющим, – не вследствие его теплоты, а вследствие осиянности. Следует, впрочем, заметить, что со своей стороны Августин указывал на то, что согласно Порфирию ангелы отличаются от демонов между прочим и тем, что последние населяют воздух, а первые – крайний эфир, или эмпирей[338]. Однако Порфирий, будучи платоником, полагал, что небо, известное под именем «звездного», состоит из огня, и потому именно его называл эмпиреем, или эфиром, поскольку эфир означает горение пламени, а отнюдь не «всегда бегущее», как думал Аристотель[339]. Этого указания достаточно, чтобы возразить тем, кто утверждает, будто бы Августин понимал эмпирей в том же смысле, в каком трактуют его современные авторы.

Ответ на возражение 1. Чувственные телесные вещи движутся в настоящем состоянии мира постольку, поскольку это движение обусловливает воспроизводство элементов. Когда же осуществится слава, движение тел прекратится. А что касается эмпирея, то он от самого начала был утвержден именно таким.

Ответ на возражение 2. Утверждение о том, что высшее небо, находящееся в состоянии славы и в порядке конечной цели, никак не влияет на низшие тела другого порядка, т. е. определенные только к естественной цели, носит вероятностный характер. Однако представляется куда более вероятным, что оно, будучи неподвижным, все же влияет на движущиеся тела подобно тому, как и наивысшие ангелы, кои содействуют, хоть и не возвещают, влияют на ангелов более низких чинов, действующих в качестве вестников, как о том учит Дионисий[340]. Поэтому можно сказать, что влияние высшего неба на то, которое называют первым движимым небом, происходит не так, как если бы оно было результатом некоего движения, но – как исходящее от неподвижной и постоянной природы, что можно уподобить влиянию сохраняющей или обусловливающей силы, или чего-то еще в том же роде высочайшего достоинства.

Ответ на возражение 3. Телесное место отведено созерцанию не по необходимости, а по сообразности, дабы осиянность вовне сообщалась тому, что внутри. Поэтому Василий и говорит, что «служебный дух не живет во тьме, ибо устроил обитель свою в свете и радости»[341].