Отвечаю:
как говорит Августин, «дабы родить в себе добродетель, душе необходимо следовать некоему образцу, и таким образцом является Бог: если мы следуем Ему, то живем праведно»[239]. Следовательно, образец человеческой добродетели необходимо предсуществует в Боге, равно как в Нем же предсуществуют образцы всех вещей. Поэтому добродетель можно рассматривать как изначально существующую в Боге, и в этом смысле мы говорим об «образцовых» добродетелях; так, божественный Ум можно назвать Его «рассудительностью», а созерцание Богом самого Себя – «благоразумием» (ведь и у нас оно суть то, что сообразует желание с разумом), «мужеством» Бога – Его неизменность, а Его «правосудностью» – соблюдение Вечного Закона в Его делах, о чем говорит и Плотин.Затем, коль скоро человек по своей природе является общественным животным, то соответствующие такому состоянию его природы добродетели, благодаря которым человек совершает благие поступки в житейских делах, называются «общественными» добродетелями. И все, что было говорено нами о добродетелях ранее, подразумевало добродетели [прежде всего] именно в указанном смысле.
Но так как человеку приличествует стремиться к божественному, о чем говорит Философ в десятой [книге] «Этики»[240]
и о чем сказано во многих местах Священного Писания – например: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный» (Мф. 5:48), – то между общественными, или человеческими, добродетелями и добродетелями образцовыми, т.е. божественными, нам надлежит разместить еще некоторые добродетели. Притом эти добродетели должны различаться согласно различию их движения и предела. Так, некоторые из них являются добродетелями людей, которые склоняются и стремятся к уподоблению божественному, и такие добродетели называются «совершенствующими». В указанном смысле рассудительность, созерцая божественное, полагает все мирское суетой и направляет все помыслы души к одному только Богу, благоразумие, насколько дозволяет природа, пренебрегает телесными нуждами, мужество отвращает душу от боязни небрежения телесным и укрепляет в стремлении к горнему, а правосудность состоит в том, что душа дает искренний обет следовать избранным путем. Кроме того, существуют еще и добродетели тех, кто уже достиг уподобления божественному и они называются «совершенными» добродетелями. В указанном смысле рассудительность созерцает только божественное, благоразумию не нужно обуздывать мирские желания, мужеству неведомы страсти, а правосудность, уподобившись божественному Уму, едина с ним в неизменном согласии. Таковы те добродетели, которые мы усваиваем блаженным и тем, кто уже в этой жизни достиг высшего уровня совершенства.Ответ на возражение 1.
Философ, говоря об этих добродетелях, имеет в виду те, которые касаются человеческих дел; например, под правосудностью он понимает то, что связано с куплей-продажей, под мужеством – то, что относится к страху, под благоразумием – то, что относится к желаниям, и в этом смысле [понятно] нелепо приписывать их БогуОтвет на возражение 2.
Человеческие добродетели, то есть добродетели людей, сообща живущих в этом мире, сопряжены со страстями. А вот добродетели достигнувших совершенного блаженства лишены страстей. Поэтому Плотин говорит, что «общественные добродетели обуздывают страсти», то есть сводят их к некоторой середине; добродетели «второго вида», а именно совершенствующие, «освобождают от них»; добродетели «третьего вида», а именно совершенные, «забывают о них»; в то время как «при рассмотрении добродетелей четвертого вида», то есть образцовых, даже «само упоминание о страстях нечестиво». Можно также сказать, что в данном случае под страстями он понимает неупорядоченные волнения [души].Ответ на возражение 3.
Пренебрежение житейскими делами, когда они необходимы, безнравственно, а в остальных случаях – добродетельно. Поэтому Цицерон несколько ранее говорит: «Из тех, кто отказался в пользу других от власти и славы общественной деятельности, нам, пожалуй, надлежит выделить особо талантливых людей, которые целиком посвятили себя наукам, а равно и тех, кто удалился от общественной жизни из-за слабого здоровья или по какой-нибудь иной серьезной причине». С ним полностью согласен и Августин, говоря, что «[святого] покоя ищет любовь к истине; общественные обязанности принимает на себя неизбежный долг любви. Если никто этого бремени не налагает, то следует пользоваться досугом для познания и созерцания истины; если же его налагают, то его следует принять по неизбежному долгу любви»[241].