Сумрачная дама

Эдит за всю дорогу по коридору ничего не сказала. Она шла, выпрямившись и сжимая руки в замок за спиной. Эрнст часто ей улыбался, но она не отвечала на улыбку. Она не хотела позволить ему себя очаровать. Ей не нужен был новый друг. Она хотела сделать свою работу и вернуться в Мюнхен со своими списками. Может быть, тогда она сможет принести какую-то пользу. А пока она спрятала списки под матрас, в страхе, что в ее отсутствие кто-то обыщет ее чемодан или карманы ее одежды.

Узнав на стене знакомую картину, Эдит остановилась.

– Пейзаж с пастухами, – произнесла она. – Возможно, ван Рейсдал или один из его последователей.

– У вас наметанный глаз, – ответил Эрнст.

– Я раньше уже видела его, в другом респектабельном доме. – Эдит узнала в этой картине одну из тех, что она описывала и упаковывала для отправки в Вавель. С подступающей к горлу тошнотой она поняла, что вновь наблюдает итог своей работы: бесценные произведения искусства отобраны у истинных владельцев, и самые дорогие из них придержаны для личной коллекции губернатора. Она задумалась, видит ли Эрнст, что она позеленела.

У Эдит не было ни бумаги, ни ручки, но пока они шли по коридору, она машинально начала составлять в голове список всех работ.

Художник, предмет, размер, изобразительные средства, происхождение.

Эдит беспокойно перебирала за спиной пальцами. Она сомневалась, что найдет способ передать список хранящихся в Вавельском замке работ Якову, но в то же время она все равно считала своим долгом задокументировать все, что попало в личную коллекцию генерал-губернатора Польши. Возможно, с этой информацией потом получится что-нибудь сделать.

– Вы – личный музейный куратор губернатора, – сказала она, повернувшись теперь лицом к Эрнсту. Слова «личный» и «музейный куратор» как-то совсем не вязались вместе.

– Да, – сказал он. – Как и вы, моя дорогая. – На его губах появилась широкая улыбка. – Ваши навыки и знания известны очень широко. Губернатор Франк всерьез настаивал на том, чтобы привести вас сюда, в его личный штат.

У Эдит будто бы волосы на голове зашевелились.

Они продолжили путь по коридору.

– Нам поручено оформление интерьеров каждой частной резиденции губернатора по всей Польше. Ни одна из них не сравнится по размерам с Вавелем, но тем не менее это, полагаю, займет нас надолго. – Эрнст засмеялся. – Благодаря вашим усилиям и работе других кураторов по всей стране, у нас очень большой выбор прекрасных вещей.

– Оформление… интерьера, – вторила Эдит.

– Ну, – Эрнст помедлил, чуть нахмурившись, – на самом деле эта работа, конечно, куда важнее. Да, нам, боюсь, придется озаботиться посудой и занавесками для губернатора и его жены, но в то же время нам с вами достанется привилегия держать в руках… и развешивать… еще множество картин.

Эдит замолчала, обдумывая эту информацию.

Эрнст открыл еще одну большую дверь, и они вошли в комнату, в которой Эдит сразу же узнала кабинет Ганса Франка. В нем никого не было, но, зайдя туда, она остолбенела.

«Дама с горностаем».

Она по-прежнему была там: висела на стене прямо над радиатором – там же, где была, когда Эдит покинула Вавельский замок почти два года назад. Мягкие карие глаза Чечилии Галлерани, фаворитки герцога Миланского, все так же смотрели на нее через комнату. Несколько минут Эдит так и стояла с открытым ртом, не в силах подобрать слова.

– О господи! Я не ожидала снова увидеть тут эту картину. Я… Я думала, ее снова вернули в Берлин…

Эрнст кивнул.

– Вернули. Но, как вы, возможно, знаете, это – любимая картина губернатора Франка. Он договорился с Герингом… – он помедлил. – И вот картина снова на своем месте.

Эдит повернулась и уставилась на картину. Ей было жаль Кая Мюльмана, который столько раз ездил с этой и двумя другими картинами в Берлин и обратно. Он, должно быть, чувствовал себя зажатым между двумя эгоистичными людьми, дерущимися за портрет жившей давным-давно девушки. Эдит покачала головой.

– Мюльман… – сказала она.

Эрнст почесал висок, куда со лба спускались зализанные маслом волосы.

– Оберфюрер Мюльман больше не работает на губернатора Франка, – сказал он, сжав губы в тонкую полуулыбку. – Поэтому губернатор Франк и вызвал из Швейцарии меня, поручив мне заниматься его частными делами в отношении искусства.

Сердце Эдит быстро заколотилось. Она знала, что Кай Мюльман работал где-то далеко, но теперь – неужели его уволили? Неужели он переступил с Гансом Франком какую-то черту? Его прогнали? Или хуже того? Как бы Эдит ни была не согласна с позицией Кая по конфискации произведений искусства, никогда не принадлежавших Германии, она сочувствовала его нелегкому положению между двух могущественных людей.

– Я был рад слышать, что это вы привезли «Даму с горностаем» сюда, в Польшу, губернатору Франку, – отметил Эрнст. – Я долго ждал возможности лично на нее взглянуть.

Эдит посмотрела на него с нейтральным выражением лица, не отвечая на его очаровательную улыбку.