Сумрачная душа

Старыгин огляделся и под грудой старинного оружия, громоздившегося на столе, увидел вполне современный компьютер. Он подключил к компьютеру свой телефон и вывел фотографию на экран.

– Вот теперь – совсем другое дело! – радостно проговорил геральдист, разглядывая изображение. – Ну как же! Знакомый герб, очень знакомый! Блазон, или щит, разделен на четыре поля. Верхние поля – красное и голубое, нижние – зеленое и белое. На белом поле – символическая ветка неизвестного растения, на зеленом – зверек. На красном поле – кувшин с водой и, наконец, на голубом – рыцарская рука… Знаете ли вы, батенька, что в Средние века герб играл роль паспорта, причем международного?

– Паспорта? – удивленно переспросил Старыгин.

– Именно! – подтвердил Александр Антуанович. – Представьте, что вы встречаете в пути, или в бою, или на рыцарском турнире некоего господина, облаченного в рыцарские доспехи. Лица его вы не видите, оно закрыто забралом, и если бы не герб – вы бы не имели понятия, с кем вас свела судьба. Но герб сразу сообщает вам если не имя, то по крайней мере фамилию встреченного рыцаря; по гербу вы узнаете, насколько он знатен и вассалом какого государя является. Тем самым вы понимаете, следует ли с ним беседовать на равных, можно ли вступить с ним в схватку, или это нанесет урон вашей рыцарской чести.

– То есть, грубо говоря, в одной ли мы весовой категории?

– Скорее, социальной! Так что в те времена каждый рыцарь должен был достаточно хорошо знать геральдику во избежание каких-либо неприятностей. А то по недоразумению можно вступить в поединок с лицом недостаточно родовитым и тем самым уронить свою дворянскую честь. Или наоборот – поднять оружие на какого-нибудь высокородного сеньора или хуже того – владетельного государя и потом получить на свою голову огромные неприятности…

– Да, но ведь вы сами сказали, что под забралом лица не видно, так что кто угодно мог надеть чужие доспехи и выдать себя за знатного господина…

– Что вы, батенька! – Габсбург замахал руками, как будто Дмитрий Алексеевич сморозил глупость. – Надеть чужие доспехи, а тем более присвоить чужой герб по тем временам считалось ужасным преступлением, и никто на такое не решался! Единственное исключение – иногда знатные вельможи, короли или владетельные князья надевали доспехи рядовых рыцарей, чтобы анонимно участвовать в рыцарском турнире или опасном походе…

– Так все же что это за герб? – напомнил Старыгин, боясь, что собеседник слишком увлечется.

– Видите, батенька, герб это довольно необычный. – Габсбург карандашом показал на экран. – Обычно геральдические животные бывают вполне определенных типов. Чаще всего, понятно, на гербе встречается лев. Каждому рыцарю лестно носить на своем щите изображение царя зверей! Лев на гербе символизирует силу, мужество и власть. Но, кроме льва, встречаются и другие звери – пантеры и медведи, волки и единороги, лошади и олени. У арапа Петра Великого, Абрама Петровича Ганнибала, на гербе изображался слон, но это – большая редкость. Встречаются на гербах и небольшие животные – например, в гербе французского короля Франциска Первого была саламандра. Эта же саламандра перешла и в герб его сестры Маргариты Валуа, известной всем как королева Марго. В то же время у тещи Франциска Анны Бретонской в гербе был горностай, а у его сына Карла – такое экзотическое животное, как дикобраз…

– Простите, Александр Антуанович, нельзя ли покороче! – взмолился Старыгин.

– Конечно, батенька! – Геральдист немного смутился. – Короче – вот эта симпатичная зверюшка, что изображена на зеленом поле в нижней части герба, не относится ни к одному известному виду геральдических животных. Это и не горностай, и не саламандра, и не куница… в ней есть что-то от этих животных и еще, пожалуй, от ящерицы. Это создание, единственное в своем роде, называют «ламуэнь». И живет оно в единственном месте – на гербе старинного рыцарского рода Ламуэнов. Точнее – Ламуэнов де Брасси.

– Ламуэн де Брасси… – задумчиво повторил Старыгин. – Кажется, я где-то слышал эту фамилию…

– Неудивительно, батенька! Это имя хорошо известно всякому, кто хоть немного интересуется отечественной наукой. Ведь один из последних представителей этого знатного рода, Андрей Иванович Ламуэн де Брасси, был выдающимся филологом, профессором Петербургского университета, основателем научной школы экспериментальной лингвистики. Он первым из ученых понял, что к лингвистике применимы математические методы исследований…

– Вы сказали, что это был один из последних представителей рода? То есть до наших дней род Ламуэнов де Брасси не сохранился?

– Постойте, батенька… не буду голословным, сейчас я посмотрю в книге… в конце концов, я уже не так молод и не могу во всем полагаться на свою память…

Габсбург выбрался из-за стола, подошел к книжному шкафу и ловко выудил с верхней полки огромный том в потертом кожаном переплете. Отряхнув с книги пыль, Александр Антуанович положил ее на стол и с уважением произнес: