Сумрачный дар

Так или иначе? Но как?.. Если способ есть — она должна его найти! Она — истинная шера, она — Суардис! Она отвечает за своих людей и должна остановить орду! Любой ценой!

Ей не хотелось даже думать о том, что это будет за цена, но погибнуть вместе с Медным и его солдатами, пропустить зургов в беззащитную Кардалону — хуже. А значит — она сделает это!..

Замерев посреди внутреннего двора крепости, Шу зажмурилась и потянулась к бушующей за спиной грозе. К возмущенным стихиям, вынужденным подчиняться ненавистным шаманам. Она сама стала стихией, грозой и ураганом, забурлила и заклокотала, легко порвала путы шаманской волшбы — и устремилась к ущелью…

Каким-то краем сознания она все еще была и в крепости, видела, как в ней подбежал Медный. Он кричал и махал руками, что-то доказывал и требовал, но его голос потонул в реве урагана над долиной Олой-Клыз.

— Прячь людей, — пророкотала гроза, и выцветшая картинка Медного и крепостного двора окончательно растворилась в потоках дождя и ветра.

Шу больше не стала ничего объяснять. Некогда! Да и ни к чему: она уже клубилась и трещала молниями, втягиваясь облачным телом в ущелье.

Свобода! Упоительная свобода!

Шу летела с воем и свистом, сминая деревья крыльями, задевая стены и грохоча камнями. Она отрывала от скал крохотные фигурки зургов и сбрасывала вниз, к таким же ничтожным муравьям. Замирала, прислушиваясь к крикам, и отвечала счастливым смехом: муравьи брызгали вкусным, терпким соком и щекотно искрили. Она обрушивалась потоками ливня, омывала склоны, выглаживала узкое русло — и впитывала вспышки сладкой энергии, выедала мутные и горькие сгустки магии. Вонзалась молниями в скопления муравьев, рычала громом: «Стр-рах! Смер-рть!» Яростное счастье силы и свободы — в бескрайнем небе, наперегонки с орлами — распирало и рвалось песней дождя и шквала.

Совсем тонкий, едва слышный голос твердил: «Я — Шуалейда. Я — дочь и сестра, я помню… Я — Шуалейда Суардис».

Она почти отмахнулась от этого глупого голосочка, пьяная от собственной мощи и от запаха новых вкусных муравьишек — целая толпа их спряталась в камнях. Как будто жалкие камни могут защитить от нее, от Грозы!..

— Я — Гроза, я — Шуалейда Суардис!.. — проревела она, готовясь обрушиться на кучку камней… и вдруг остановилась, сама не понимая толком, почему дальше — нельзя. Почему ей нужно оставить этих людишек в живых. Зачем они сдались ей?..

Может быть, посмотреть на них ближе? Интересно же, чем они отличаются от тех, которые так сладко боялись и умирали!..

— Шуалейда! Остановись, прошу тебя! Стой! Шу! — пробился сквозь свист ветра и грохот камней чей-то голос.

«Он знает мое имя?» — удивилась она… и внезапно вспомнила себя. Увидела собственное тело, сломанной куклой свисающее с рук сумасшедшего человека, не испугавшегося грозы. Он прижимал ее к себе, укутанную в плащ, и хрипло, сорванным голосом звал, глядя в глаза урагану:

— Шуалейда!

О Светлая… Медный, это же Медный! И его люди! Мои люди, я же хотела их спасти!.. И сейчас убью!..

Остановиться, отделиться от урагана, развернуть его обратно в долину Олой-Клыз было не просто трудно, а невозможно! Невозможно больно и досадно, и голодно, и пусто… Пронизанное молниями облачное тело не слушалось, дрожало и ломалось, и голодное нечто внутри нее плакало и стонало, требуя еще боли и страха, еще, хоть капельку!

— Нет! Я — не темная, я не буду темной, — с кровью выдираясь из объятий урагана, шептала она и падала, падала…

С оглушительным звоном лопнула ее воля, распуская свитки ветров и освобождая небесные озера. Для Шуалейды наступила тьма. Без звуков, без образов, без памяти — блаженная тьма забытья.

Над ущельем взвыл последний раз ураган, взметнулся мутной волной, поднял на гребне сломанные кусты и тела — и отступил, унося в долину обломанные зубцы крепостной стены. И вдруг опал. Разом стих ветер, побледнели клубы туч. Над ущельем повисла звонкая тишина. Сквозь прорехи облаков проглянуло солнце.

Люди опускали оружие, вертели головами, не в силах поверить, что живы, что смерть слизнула лишь врагов — несметную орду врагов! — и пощадила жалкую сотню защитников крепости.

А на руках у мокрого насквозь, исхлестанного ветром Медного генерала вздохнула бледная до синевы девушка, открыла полные бездонной тьмы глаза и шепнула:

— Я хочу домой, — и заплакала.

Глава 7 О длинных ушах и языках без костей

…не злоумышлять против императора, не оспаривать его воли, всегда и любой ценой следовать приказам императора. Прежде своей жизни блюсти интересы империи. Не разглашать текста данной клятвы. Любить и почитать императора, как отца своего и посланника Двуединых. Клянусь в том своим даром и своей жизнью.

Дамиен Дюбрайн