Сумрачный гений III рейха Карл Хаусхофер

Поскольку мне очень сложно связаться с Альбрехтом, то обращусь к тебе, чтобы пролить свет на некоторые неясные моменты. Ты рекомендуешь мне смириться, что было бы легко, если бы речь шла об уязвленном тщеславии ученого или самолюбии писателя. Но я не могу понять запрет книги, которую я ковал подобно интеллектуальному оружию для немецкого народа, чтобы тот мог с ним в руках вести борьбу за существование. Из всех моих книг именно эта была самой национальной, так как она была написана кровью моего сердца. И теперь по этой же самой причине оспариваются некоторые места из нее. Первый вариант книги был написан 12 лет назад. Однако ко второму изданию я исправил ее текст, взвесил каждое слово, смягчил некоторые формулировки. Я совершенно чист перед своей совестью. Чтобы более не следовало упреков в адрес издательства, хотелось бы тебе напомнить (не исключено, что при твоей нагрузке эти события полуторагодичной давности забылись), что я говорил с тобой об указанных отрывках и специально предусмотренном их изменении. Тогда у гебя не было никаких сомнений относительно предложенных мною осторожных формулировок. Однако за полтора года ситуация столь стремительно изменилась, что казавшееся нам тогда бесспорным и не вызывающим сомнений сейчас является неприемлемым (как ты говоришь, «в высших государственных интересах»).

Если кто-то и виноват в этом, то не издательство, а лишь сам автор, который не захотел быть оппортунистом и не смог молчать о важных проблемах. Мне пришлось удалить из первого издания несколько карт и высказываний, но это не делает их неверными. Они продолжают оставаться истинными. Ты полагаешь, что я смогу «улыбнувшись» принести в жертву книгу, которая является самым дорогим для меня детищем. Я повинуюсь этому решению и был бы рад, если бы такая жертва могла избавить от бед четверть миллиона народных товарищей. О том, как я всей душой болею за них, ты знаешь еще по нашим беседам в Калькхорсте. Уже тогда мне было предельно ясно, что было бы невозможным справиться с бременем, возложенным на руководителя «Объединения зарубежных немцев», если бы в отношении одной из самых этнически ценных немецких групп не осуществлялись репрессии. Теперь для меня становится понятным, что впредь я не могу оставаться в этом учреждении, так как мое программное и основополагающее произведение, касающееся упомянутых вопросов, было запрещено на государственном уровне. Конечно же, это известие с быстротой молнии распространится среди противников как народно-политической деятельности, так и геополитики в целом. Это либо частично, либо полностью парализует мою дальнейшую работу…

Письмо Рудольфа Гесса, адресованное Карлу Хаусхоферу

Мюнхен, 21 июля 1939 года

Глубокоуважаемый, дорогой друг!

Сегодня пришло твое письмо, из которого мне донеслись все звуки и даже тихие отзвуки твоих страданий. Мне очень больно и стыдно, что ты так болезненно отнесся к данной проблеме. Ты неправильно понял некоторые вещи. Никто не призывает тебя расправиться с твоим любимым детищем. Тебя всего лишь просят провести незначительную операцию, что помогут тебе сделать твои друзья. Нет сомнений, лучше было бы предпринять это вмешательство гораздо раньше. Это — моя вина, моя недоработка. Я вспоминаю, что ты мне говорил когда-то о переиздании книги, в том числе упоминал проблему Южного Тироля. Я тогда попросил, чтобы ты мне показал в тексте точные формулировки, чтобы я мог выбрать самые удачные из них. Однако еще не поздно все исправить. Само собой разумеется, никто не планирует запрещать книгу как таковую. Речь идет о запрете лишь прежнего издания. Но предстоит новое издание, которое в указанном отношении будет более безобидным. Но это по-прежнему будет фундаментальный труд о геополитике границ.

В своем письме ты намекаешь мне, что не можешь примирить свою совесть с подобными изменениями. Когда-то ты мне говорил о картах, на которых было отмечено распространение немецкой и иных народностей. Тогда эти карты успешно использовались против нас противниками. Ты придерживался совершенно правильной точки зрения, полагая, что надо было учитывать последствия выпуска таких карт, которые могут сказаться на нации. Ты говорил, что в них нужно было вносить коррективы, даже если они не отвечали научной истине.

Сейчас мы столкнулись с аналогичным случаем. Различие состоит в том, что сейчас ты не мог предвидеть возможных последствий. Естественно, ты не мог предположить, что по ту сторону Альп окажутся столь чувствительными к подобного рода вещам. Но я-то знал об этом, а потому часть вины перекладываю именно на себя.

Однако на войне ты не сделал бы ничего, если бы знал, что твои действия могут дать преимущества противнику.