Наступил рассвет. Он осторожно поднял голову навстречу свету, покрывшему все вокруг своими отблесками — кирпичный цоколь дома напротив, штабель ящиков из-под зелени, на дне которых среди клочков оберточной бумаги виднелись увядшие стебельки, велосипеды, бутылки, отпиленные деревяшки и деталь автомобильной жести, в которой что-то отражалось, наверное синева неба.
Потом хлынул свет.
Он лился быстрее, чем старик мог предположить, он наполнял комнату, ослепительным сиянием проползал между вещами, уносил с собой.
Руки его скользнули по телу, по материи, в какую оно было обернуто. Ладонями он ощутил прохладу простыни и сжал пальцы в кулаки.
Он напрягся изо всех сил. Дышать стало так же трудно, как подтянуться на руках. Слишком тесным, слишком грубым было это тело, чтобы вместить в себя еще хоть малую толику времени: оно было на исходе, и он чувствовал это, как чувствовал и страшную тоску, несмотря на все усилия, которых он все еще не желал прекращать.