Сумрак

Я уставилась на Уилла, медленно качая головой, умоляя его. Не здесь. Пожалуйста, не здесь. Не сейчас.

Он выпрямился и отступил на пару шагов назад, наконец-то поймав меня в ловушку, которую я заслуживала, и смакуя этот момент.

"Из-за нее мы все попали в тюрьму семь лет назад", — сказал он им.

ГЛАВА 32

Эмери

Семь лет назад

— Через несколько месяцев после нападения на Мартина Скотта.

"Привет", — позвала Тея, входя в нашу комнату.

Я подняла глаза от стола и увидела, как она снимает парик Мии Уоллес и бросает его на наш диван-футон вместе с иглой с адреналином, которую она заставила меня приклеить к ее груди сегодня вечером. Ее парень должен был завершить ее тему "Криминального чтива", переодевшись в Винсента Вегу, но они поссорились за час до этого, и я отпустила ее на вечеринку одну.

Как сволочь.

"Привет", — сказала я, улыбаясь ее размазанному повсюду макияжу. "Повеселилась?"

Судя по помаде на ее щеке, Винсент, должно быть, нашел ее, и они помирились.

Но она просто пожала плечами. "Эх, не помню".

Я фыркнула, когда она подскочила ко мне, и пиво от ее дыхания ударило мне в нос. "Но я подумала о тебе". Она протянула маленький фонарик, уже вырезанный с беззубым счастливым лицом. "Я украла его перед домом братства по дороге домой".

Я засмеялась и взяла его. "Спасибо."

Чувак, мне повезло с соседями по комнате.

Я покачала головой, положив тыкву на свой стол. После окончания школы прошлой весной я убедила Мартина использовать мой фонд колледжа, чтобы поселить бабушку в самом хорошем доме, который только можно купить за деньги, потому что мне он был не нужен. Со стипендией, полученной благодаря моим потрясающим проектам в Тандер-Бей, демонстрирующим, как можно сделать руины функциональными, сохранив их характер, я не нуждалась в фонде колледжа. То, что я не покрывала стипендией, я взяла в кредит. К черту.

Я хотела заниматься ею сама, но у него была доверенность на уход за ней, и это не менялось. Он согласился, когда я обрисовала ему преимущества того, что дом наконец-то будет в его распоряжении, а также уважение и восхищение людей, считающих, что он оплачивает ее первоклассный уход из своей скромной зарплаты государственного служащего.

Я звонила ей каждый день и не разговаривала с ним с тех пор, как уехала после окончания университета. Летом я проходила практику в Сан-Франциско, в конце июля пробралась в город, чтобы навестить ее, а затем снова уехала, чтобы переехать в общежитие.

"Ты должна была прийти", — сказала Тея. "Хоть раз просто скажи… "да"". И тут она громко застонала. "Да, да, да!"

В Беркли не было недостатка в вечеринках и развлечениях, но за два месяца, прошедших с начала учебы, адаптироваться к новому кругу людей и новому окружению оказалось сложнее, чем я думала.

Это было глупо, потому что я не думала, что кто-то согласится с тем, что я особенно хорошо приспособилась к Тандер-Бэй, а ведь я там выросла.

Я тосковала по дому.

"Я порчу все веселье", — сказала я ей с полуулыбкой. "Поверь мне".

Я достала из ящика пачку спичек и зажгла чайную лампу, которая все еще находилась внутри тыквы, теплый свет пробивался из его глаз и рта. Мы не должны были ничего зажигать в общежитии, но они никогда не узнают.

Я выключила свою настольную лампу, и темнота сделала мерцание свечи немного жутковатым.

Тея разделась, затем натянула халат, взяла полотенце и душевую лейку.

"Счастливого Хэллоуина", — пропела она, уходя в душ.

Но я сказала. "Ночь Дьявола".

"А?"

Я повернула голову и увидела, как она взялась за ручку двери.

"Завтра Хэллоуин", — сказала я ей. "Сегодня — Ночь Дьявола".

"Как в "Вороне"?"

Я разразилась смехом. Ночь Дьявола, Ночь Заблуждений, Ночь Капусты… Я забыла, что большая часть мира за пределами Тандер-Бей и, возможно, Детройта никогда не слышала об этом, кроме как в кино.

Она наклонилась и посмотрела на часы на своем столе. "Ну, уже больше часа", — сказала она. "Сейчас Хэллоуин".

Она высунула язык и вышла, направившись в коридор, чтобы принять душ.

Туше.

Я сняла очки и потерла глаза, закрывая учебник на ночь. Обернув резинку вокруг своих карточек, я бросила их на стол, подняла крышку фонаря и поставила его на место.

Я уставилась на его лицо. "Эмери Скотт любит Уилла Грейсона", — пробормотала я.

Мое горло болело от слез.

Я никогда не говорила ему, что люблю его. Пустота заполнила все мои внутренности за эти месяцы, и хотя каждый раз, когда я отворачивалась от него в последний год учебы в школе, я чувствовала себя сильнее — гордилась тем, что пережила его, Мартина и Тандер-Бей, — я никогда не чувствовала себя победительницей.

Тоска только росла, и если бы он вошел сюда прямо сейчас, я бы позволила ему поднять меня на руки, обхватила бы его ногами и не переставала бы прикасаться к нему до конца ночи.

Мои руки гудели от желания обнять его.

Я посмотрела на Годзиллу, стоящего на рабочем столе над ящиками с припасами. Я все сделала правильно. Правильно? Я не хотела, чтобы он знал, что происходит в этом доме.

Я должна была отпустить его.