Сумрак в конце туннеля (сборник)

   Добыв у презираемых им сталкеров бинты, антисептическую мазь и антибиотики, Степан крался к своему жилищу, соблюдая все необходимые предосторожности. В сотый раз он пытался понять, что же случилось в вентиляционной шахте, а также – каким образом, будучи бездетным отшельником, он согласился заботиться о ребенке? И должен был честно себе признаться: пустота жизни требовала заполнения, поэтому желание воспитывать сына было слишком острым и скушением, заставляющим пренебрегать опасностями.

   Едва Степан переступил порог, как его шею ожгло холодом: длинный клинок, слегка оцарапав кожу, прижал сонную артерию. За воротник потекла горячая струйка крови.

   – Попробуй шевельнуться, и сдохнешь! – раздался срывающийся мальчишеский голос, переполненный отчаянием. – Ты кто? Зачем сюда пришел?

   – Я живу здесь… – прошептал Степан. – Погоди… Я тебе жизнь спас… Твой отец…

   Впервые мужчина так явно почувствовал холод смерти, отлично понимая, что может не успеть помешать юнцу, если тот все же решит перерезать ему горло. Нет, конечно, и раньше он попадал в опасные переплеты, когда приходилось рисковать всем, но тогда он играл жизнью, зная, что получит взамен…

   – Где отец? – требовательно спросил мальчик, и лезвие теснее прижалось к коже.

   – Думаю, умер.

   – Сестра?

   – Я смог с пасти только тебя… – проговорил диггер, и едва успел подхватить на руки падающего в беспамятстве парнишку.

  Второе звено

   – Дядя Степан, что обозначают слова «звездная пыльца»?

   – Откуда ты их взял?

   – Слышал песню.

   Было так странно найти интересного собеседника в тринадцатилетнем мальчишке. Степан испытывал необъяснимое чувство превосходства по отношению к родившимся уже под землей, или к тем, кто попал в Метро настолько маленькими, что не помнили вкуса жизни на поверхности. Это ощущалось как парадокс, ведь именно поколение Степана и отвечало за то, что земля стала безвидна и пуста, и лишь миллиарды убиенных душ носились над нею. Но разве он персонально был в этом виновен? Нет. И теперь ему казалось, что не видевшие настоящего заката… ущербные, что ли? Пусть не по своему выбору, не по своей воле…

   Они утратили дар понимания красоты. Да и откуда мо гло возникнуть это понимание, если человек никогда не видел цветущей яблони… прекрасного в своем покое, замшелого пня… незавершенной прелести ручейка талой воды… непостоянства облаков…

   В душах людей теперь была пустота, сродни мертвой пустыне там, наверху. Что будет, когда умрет последний, видевший радугу? На какое дно упадет тогда человечество? Ведь даже само понятие «стремиться ввысь» потеряло первоначальное содержание. Это раньше дух поднимался в величавые небеса. Сейчас ничьи помыслы наверх не тянулись. Там были лишь ужас, да грозящие смертью, выжженные пустоши, а люди ползали по туннелям или закапывались глубже в землю. Необходимость найти себе еду, одежду и безопасное место для сна не оставляла сил на что-то иное.

   – Как уменьшился наш мир. Многие слова попросту лишились смысла, потому что не осталось больше предметов и явлений, которые они обозначали. Вселенная стала крохотной… – говорил Степан мальчику и думал: «Но хотя мир обеднел, лю ди обрели цельность. Слабые погибли в первые месяцы после Катаклизма, ушла универсальность, каждый с ожесточением играет свою роль, внося посильную лепту в дело выживания. А что делаю тут я? Да и как долго еще будет продолжаться всеобщее угасание…»

   Наверное, так устроен человек, что жаждет иметь какой-то исток, тянется к чему-то изначальному; людям необходима преемственность, мостик, перекинутый из сегодня в завтра, чтобы к старости увидеть бесконечность…

  * * *

   Как только раны ребенка зажили, и он смог ходить, Степан поторопился перебраться на Смоленскую, где базировались боевики Полиса. На этой станции поддерживался строгий порядок, но диггер решил, что будет безопасней переодеть Августа девочкой и никому не показывать, говоря, что «дочка больна».

   Они поселились в маленькой подсобке под платформой, дверь в которую Степан позаботился укрепить металлическими полосами, мощной задвижкой и новым замком. Теперь, в случае чего, она выдержала бы очередь из АКМ в упор. Комнатка, как и палатки на станции, была тесной, темной и к тому же плохо проветривалась, но не пропускала звуков, и ее обитатели могли говорить, не опасаясь чужих ушей. На первых порах они часто ссорились, потому что Август не признавал необходимости ждать и горел желанием немедленно отправиться на Красную Пресню, мстить. Однако постепенно Степан смог доказать, что для успеха надо, чтобы о существовании детей Васильева как минимум забыли и сняли объявления о награде за любую информацию о них.

   – Если вдруг спросят, говори, что тебе уже шестнадцать лет, ищут-то маленьких. Но самое главное, никогда не появляйся на людях с непокрытой головой, – в который раз повторял Степан, гладя темные волнистые волосы мальчика с посеребренными седино й висками. – Это ведь примета необычная, наверное, ты единственный на все Метро такой… Нельзя привлекать внимания!