Сумрак в конце туннеля (сборник)

   – Ты никогда не задумывалась, крошка Элис, почему единственной абсолютной эс-ка-вэ нового мира стал именно патрон? Не батарейка, дающая свет? Не таблетка, спасающая жизнь? Даже не угольный фильтр, позволяющий удовлетворять первичную и главную нашу потребность – потребность в дыхании? А вы, мои дорогие конкуренты?

   В резко наступившем молчании он обводит тяжелым взглядом собравшихся и припечатывает обойму к столешнице.

   – Так я вам скажу, почему. Это – олицетвор ение нового мира. Его квинтэссенция. Его религия. И нет смысла верить ни во что другое. Христианство, ислам, буддизм, нацизм, коммунизм, – без обид, мои дорогие, но между собой-то можно не лицемерить, – даже капитализм, – видите, себя я тоже не щажу, – все это пыль и тлен! Плесень и паутина, затянувшие бренные останки прошлого. Превратившие их в мумию, которой брезгуют даже могильные черви. Мешающие окончательно разложиться и, пройдя извечный круговорот, возродиться в новом виде. Нет бога, кроме «калашникова», и патрон семь-шестьдесят два – пророк его! А девятимиллиметровый кузен – предтеча!!!

   – Семнадцатизарядная вера? – хмыкает фюрер. – А что, мне нравится!

   – Годится, – кивает кшатрий.

   – Поддерживаю, – дергает подбородком генсек.

   – Типа, аминь! – впервые позволяет себе раскрыть рот обряженный в грубо выделанную кожаную куртку бритоголовый «делегат» Бандитского Треугольника.

   – На этом предлагаю закончить. – Ганзеец встает с места, вновь снаряжает «Глок» магазином и протягивает его… нет, не верному Семенову. Мне. – Позвольте мне от нас всех сказать спасибо милой Элис за заботу и возможность посидеть часок в тесной дружеской компании, так сказать, без галстуков. И преподнести вот этот скромный памятный сувенир. Бери, моя дорогая, бери. Пригодится.

   Слишком ошарашенная, чтобы спорить, я сжимаю рукоятку «Глока».

   «Сдвоенный магазин на семнадцать патронов, – пульсирует в висках. – Хватит на всех в этой комнате с лихвой!»

   В гробовой тишине щелчок предохранителя звучит оглушительно.

   Кто-то из телохранителей, не сдержавшись, шумно выдыхает сквозь зубы.

   Я убираю подарок в карман.

   – Поняли?! – ганзеец обводит собравшихся торжествующим взглядом. – А вы не верили! – Он поворачивается ко мне. – Ты все-таки наша, зачем отрицать очевидное? Семн адцатизарядная вера слишком глубоко пустила корни в твоей душе…

   – Что ж, – генсек слегка пристукивает кончиками пальцев обеих рук по столу, а потом резким движением отодвигается вместе с жалобно скрипнувшим стулом, – пора и честь знать. Дела, как говорится, не ждут. До новых встреч, товарищи!

   – Тамбовский волк тебе… – не удержавшись, шипит ему в спину фюрер.

   – Сказал бы хоть «баварский» ради поддержания имиджа, – кривится кшатрий и тоже встает. – Мельник, ты со мной?

   – Я догоню…

  * * *

   – Ну, здравствуй, Элис! Ты все та же. Даже духи не сменила. Мускус…

   – Здравствуй, полковник! А ты постарел.

   – Давно не виделись, а?

   – Год. А как будто вчера расстались. Я-то надеялась… – обрываю фразу на половине.

   Мельник тоже молчит и лишь яростно размешивает ложечкой остывши й чай в стакане. «Абсурд, – думаю я. – Везде только абсурд и фальшь. И чай – не чай, а перетертая грибная труха, и размешивать в нем нечего…»

   Полковник перехватывает мой взгляд. Видимо, он слишком красноречивый, потому что прославленный сталкер дергает уголком рта:

   – Так и не попробовала? А напрасно. Листовой цейлонский. С рафинадом. Специально для тебя просил заварить. Это Юрка Семецкий сегодня утром принес. На нем потом почти двадцать ран насчитали. Говорят, последние метры до гермы на руках полз. А в шлюзе, когда его уже внутрь втащили, все пытался рюкзак снять. Шоколадка у него там была, для племяшки маленькой. Понимаешь, Алиска?! Шоколадка! – на моей памяти голос железного полковника впервые надтреснуто дребезжит. Это настолько шокирует, что я даже пропускаю мимо ушей обращение, за которое в другой раз вцепилась бы в глотку.

   – Отзови людей, Мельник! – умоляюще шепчу я, накрыв его иссеченную шрамами лапищу обеими лад онями. – Хоть ты своих – отзови! Запрети им участвовать во всем этом!

   – А как мы жить-то будем? – глухо спрашивает сталкер, отводя взгляд. – Год за годом крыс жрать? Освещать и отапливать метрополитен бочками с горящим тряпьем? Смотреть, как дети умирают без лекарств?! С мутантами камнями и палками воевать?

   Я вскакиваю, с трудом подавив желание заехать ему по морде.

   – Да не с мутантами вы воюете, а друг с другом! Что, скажешь, не в курсе, сколько обитателей метро эти два дня будут убиты на поверхности не мутантами, не радиацией, а такими же людьми?! Сколько их в любой другой день гибнет в туннелях ваших проклятых?! Скажешь, Москва виновата? А я скажу – неча на зеркало пенять, коли рожа крива!

   Отворачиваюсь, изо всех сил пытаясь сдержать слезы.