Сумрак в конце туннеля (сборник)

И, сжимая руками свой верный сосновый меч,
Шмыгнув носом, парнишка сделает первый шаг.
Так уж вышло, что именно он должен мир беречь
От ужасного зла, что скрывает его душа.

[4]

Оставив листок лежать там, где нашел, и ничуть не удивившись, когда тот бесследно исчез, Степан долго еще чувствовал в душе горький осадок, догадываясь, что не смог пробиться через защитные оболочки, которыми Август окружил свое сердце.

* * *

Оказавшись возле не изменившегося за эти годы знакомого поворота в туннельчик без рельсов, диггер пришел в себя и огляделся. В нескольких метрах возле зажженного фонаря, бросающего узкий луч, который рассеивал бархатную темноту, молча сидели два бойца. Увидев Степана, один из них поднялся и, подойдя вплотную, почти шепотом сказал:

– Греби отсюда. Нечего тут…

– Начальник Пресни там?

Неизвестно, каков был бы ответ, но тишину разорвал крик, в котором пульсировала боль.

– Нельзя туда. Говорю же, нельзя… – боец пытался поймать диггера за рукав, но отступил, увидев его помертвевшее лицо.

Адское дежавю захватило Степана, когда он толкнул створку незапертой двери. На полу виднелись лужицы рвоты и сгустки крови, а стоны отражались от забрызганных кровью стен темноватой каморки и возвращались в центр, к телу, привязанному к перекладинам, сбитым наподобие креста. Возле стены, на полу, как сломанная кукла, скорчилась маленькая неподвижная фигурка.

– …будь ты проклят!.. Ребенка за что… мучаешь? – донесся из каморки придушенный всхлип.

– Да я еще даже не начинал. Ха! Дружинин, ты до сих пор еще ничего не понял? Шесть лет каждую ночь ты мне на этом месте снился, – с холодным равнодушием произнес кто-то, неразличимый в полумраке комнаты. – Про дочь твою, признаюсь, узнал недавно. Это меня очень порадовало, что у тебя дочка есть. Посмотри на нее в последний раз. Потому что завтра она на Чеховскую поедет, в гости к тамошнему начальнику.

Репутация извращенца, садиста и педофила прочно закрепилась за одним из фашистских лидеров – именем Маркуса Карди в Метро пугали не только детей.

– Отпусти… ее… умоляю! – захлебываясь, скулил распятый.

– А ты сестру мою отпустил?..

Степану казалось, что он висит в невообразимой высоте, ухватившись за последнее звено цепи, а оно предательски выскальзывает из пальцев, и вот уже отчаяние, как тяжелая вода, смыкается над головой. Ему хотелось ослепнуть, чтобы не видеть, лишиться слуха, чтобы ни один звук не просочился в уши, он не хотел узнавать этот голос, но слова безжалостно вонзались в него:

– Ты еще помнишь, паскуда, что с ней сделал? Помнишь?

– Прости… прости…

– Простить? – с любопытством осведомился палач. – А ты скольких в своей жизни прощал? Хоть одного назовешь?

– Делай со мной, что хочешь, только дочку пожалей, отпусти… Ведь она не виновата. Ну, убей меня!

– Убью, не сомневайся.

Человек нагнулся и рывком подхватил с пола ребенка, безжизненно обвисшего в его руках, потом прошел мимо распятого, резко пнув того коленом под дых, и повернулся к двери. Прямо в глаза Степану смотрел его названый сын.

– Почему ты здесь? – удивленно нахмурился Август, но тут же лицо его исказилось гримасой яростного ожесточения. – Я же приказал никого не пускать! Нечего за мной шпионить! Слышишь! Немедленно уезжай назад!

* * *

Прижимая к груди тело ребенка, Степан уходил в спасительную темноту длинного коридора. Впервые в жизни его удивительная способность дала сбой: лицо Августа с пробитым пулей дум-дум лбом начисто стерлось из памяти, и диггер с удивлением ощущал рифленую рукоять пистолета, непонятно зачем зажатую в ладони…

Павел Старовойтов Весенний ренессанс

Слегка скабрезная, психологическая флэшбэк-драма (или комедия) с рядом фантастических допущений и полным отсутствием какой-либо морали

Это случилось вчера. Автоматические запоры пришли в движение, засовы вжали свои цилиндрические языки, и громада герметичной заслонки медленно уползла в потолок. Затхлость, духота замкнутого пространства ушли, убрались напуганные теплыми весенними сквозняками.

Весна…

Когда-то давно я с нетерпением ждал этого времени года. Даже сейчас, кажется, помню его на вкус.

Раскрывшаяся фрамуга больно толкнула руку в глубь комнаты, шторы заколыхались, лицо тут же обдало порывом свежего юного воздуха.