Сумрак

Зеленый автомобиль стоял на перекрестке улицы и переулка, перекрыв дорогу белой машине и трамваю. Что-то кричали люди. Трамвай отчаянно звенел, но старик не пошел дальше, он вдруг ощутил волчий голод — сейчас он закроет, наконец, окно на кухне и накроет стол — как всегда. Правда, сверху, из окна, он не сможет так хорошо рассмотреть, что происходит.

Теперь он стоял на улице, оказавшись здесь быстро, как во сне. Но это был не сон, а что-то совсем другое. Что же это было? Бодрствование, помрачение, пробуждение? Куда оно его приведет?

Он вышел из арки; дождь перестал. Издали, словно за пеленой тумана, он различил пятна света. Лавка мясника находилась между плотиной и улицей Старый Редельгейм.

Он подошел ближе. Но на створке окна ничего не оказалось — лишь обрывки приклеенных когда-то на стекло бумажек.

Синее ночное освещение делало все предметы в магазине крупнее, массивнее, внушительнее — большие весы, колоду для рубки мяса, застекленный прилавок, который теперь, ночью, был пуст, если не считать пары смятых салфеток, булочек, служивших для украшения, и сложенных стопкой ценников.

Было видно, что булочки присыпаны маком и кунжутом и сложены в виде автомобильного колеса; если долго смотреть на него, то колесо это начинало вращаться.

«Русский хлеб, — пробормотал он, — состоит из грубой ржаной муки, но только наполовину; остальное — сахарная свекла, отруби, листва».

Нет, на стекле ничего не было, но вот на полу… Он склонил голову набок, прижался лицом к створке и присмотрелся. Да, вот он, плакат, о котором он думал. Старик тут же живо его вообразил и даже смог прочесть стоявшие под портретами буквы. Разыскиваются террористы.

Двенадцать фотографий — восемь женщин и четверо мужчин. Один мужчина с усами, это не он, слишком худ, и нос не тот. Другой — в очках, очень толстый, и еще один с жидкими соломенными волосами, сквозь которые явственно просвечивала лысина. А что на последнем портрете? Да, это, должно быть, он, личность среднего возраста с неприметными чертами лица и очень серьезным взглядом.

Странно, сколько на свете людей с ничем не примечательными лицами, с лицами, в которых нет ничего достойного воспоминания. Или все дело в том, что он сейчас изо всех сил старается — слишком судорожно, слишком отчетливо — вспомнить мину этого человека, так внезапно вторгшегося в его сознание, так старается, что подробности этих черт не желают соединяться в нечто целое и ускользают от него?

Теперь он обнаружил в нижней части плаката несколько цифр, машинально провел рукой по тому месту, где находится нагрудный карман рубашки, в котором он обычно держал карандаш, но карандаша не было. Старик испугался. Грудь показалась ему абсолютно чужой. Она была густо покрыта чем-то жестким, непонятно откуда взявшимся и из чего состоящим, пальцы его скользнули по груди в пустоту.

«Значит, мне придется выучить номер наизусть, — подумал он, — запомнить хотя бы на то время, какое мне понадобится, чтобы дойти до телефона-автомата на углу».

Он снова взглянул на ряд цифр, и тот вдруг показался ему невероятно длинным. Понадобится неимоверное усилие, чтобы сейчас, ночью, в этой синей темноте торгового зала полностью прочитать номер. Он тут же вспомнил, как в детстве заучивал наизусть стихи, пользуясь трюком, который подсказала ему мать. Надо раз за разом читать вслух то, что предстоит выучить, одновременно листом бумаги закрывая уже прочтенные строчки. Читаешь снова и снова, а лист бумаги медленно наползает на шрифт. Одномоментно с этой мыслью перед глазами старика медленно появилось что-то серое и бесформенное, оно заполнило поле зрения, повиснув между глазами и числами, и стало опускаться вниз, пока он тихо бормотал номер; старик испытал невероятное облегчение, очевидно, он еще не потерял способность выучить что-то на память. Но потом ему стало ясно, что эта серость, принявшая форму квадрата, закрывает не только цифры, но и вообще все поле зрения, и это страшно напугало старика. «Вот оно, — подумал он, — конец моему зрению, слепота». Он потер глаза, и, к его удивлению, серый призрак исчез, но старик в это не верил. Разве он не остался, этот серый квадрат, в виде слабого пятна, сквозь который все видимое проступало ярче и с более четкими контурами?

Он обернулся. С территории водопроводной станции сквозь прутья ограды выскользнула куница. Старик внимательно смотрел ей вслед. В доме Красного Креста, что на противоположной стороне улицы, в старом деревянном здании, открылось окно, и из него высунулась женщина и выставила на подоконник какой-то поднос. На мгновение стала видна комната за спиной женщины, там стояли большие белые весы, до странности похожие на весы мясника, маленький медицинский шкаф с флаконами, тюбиками и чашками, а на стене висел рисунок, изображавший человека в разрезе — со всеми его кровеносными сосудами и нервными стволами.